Евнух и прежде знал о Хорезме. Упоминание о стране севера всегда почему-то смущало раба. Но никогда еще оно не вызывало в Каваде такого волнения. Сверкание кинжала, брошенного Дарием в евнуха там, под навесом, у бассейна, как бы озарило сознание безбородого; кусая руки, Кавад повторял, как в бреду: «Где это было, когда это было?»
Однако ответа на тягостные вопросы старик не находил. Кавад всегда был евнухом. Кавад всегда служил Ахеменидам. Служил верно, точно собака. Точно собака, отбегал в сторону, когда его били. Точно собака, полз на брюхе, когда его ласкали. Так протекало с неясных детских лет существование Кавада. Но сейчас…
— Кавад!
Раб вскочил, надвинул платок на рот. Перед евнухом стоял владыка мира. Сегодня сын Гистаспа выглядел добрым. Разобрав жалобу жрецов храма огня на стражу Восточных ворот, выслушав смотрителя царских садов и отдав нужные распоряжения магам, писцам, надсмотрщикам, строителям и вождям племен, царь направился в гарем. Поход на массагетов продлится долго: сын Гистаспа искал общения с Атоссой, любимейшей из всех жен.
— Слушаю, господин.
— Что с тобой происходит? Ты болен?
— Не знаю, господин.
— Ты уже стар, — мягко сказал Дарий. — Тебе тяжело. Иди погуляй по городу, отдохни.
Он протянул рабу золотую монету.
— О господин!
Евнух припал к ногах хозяина. Дарий потрепал его по плечу и удалился. По щекам раба текли слезы — так тронуло старика доброе слово повелителя. Он питал к Дарию чувство материнской нежности. Не он ли, раб Кавад, выпестовал царя, вырастил его таким красавцем? Вспоминая о детских годах Дария, о веселых проделках будущего властелина стран, Кавад прислушивался к разговору, происходившему в соседнем покое, и наслаждался голосом своего питомца.
— Не ходи на массагетов! — упрашивала Атосса мужа. — Мне страшно. Они так опасны. Вспомни о Кире.
— Отанес на совете тоже говорил: вспомни о Кире. В чем дело? Разве я Кир? Я навел в стране такой порядок, какого не было ни при Кире, ни при Камбизе. Запомни: Дарий победоносно пройдет по тропе, на которой Кир сложил свою голову.
— Все равно, не оставляй меня. Вечно одиночество, вечно перед глазами лицо этого урода Кавада.
— Тебе хочется евнуха помоложе? — Дарий игриво рассмеялся. — Хорошо, я заменю Кавада. Старого осла скоро отволокут на свалку; я вижу, он издыхает.
— Что проку от евнуха, даже молодого? — сказала Атосса приглушенным голосом. — Не оставляй меня!
Снова послышался смех Дария. До уха раба долетели звуки поцелуев. Улыбка евнуха погасла. «Лицо этого урода Кавада». Раб сорвал со рта повязку. «Старого осла скоро отволокут на свалку». Раб зашатался. «Дым костра… стены городища… теплые руки». Он вышел из гарема, пересек сад, прошел по двору и очутился у ворот. Стража пропустила евнуха беспрепятственно. «Теплые руки… запах трав… огромная река». Раб очнулся на рынке. Он долго ходил по рядам и кого-то искал. Его внимание привлекли два рослых человека в рогатых шапках.
— Хорезмиец? — певуче спросил Кавад, тронув одного из них за плечо. Человек в рогатой шапке обернулся и с любопытством оглядел безбородого с головы до ног.
— Да, — ответил он густым голосом. — Зачем я тебе?
— Я оттуда. — Кавад показал на жилище Дария. — Слушайте. — Кавад придвинулся ближе, прошептал четыре таинственных слова и вручил хорезмийцам серебряную пластинку с изображением бога в крылатом солнечном диске. — Пригодится.
Хорезмийцы побледнели.
— Ты не обманул нас, человек?
Евнух грустно улыбнулся и поплелся между лавками. Хорезмийцы испуганно посмотрели друг на друга. Кавад остановился и увидел бегущих северян. И тогда до раба дошел смысл его поступка. Он пришел в ужас, точно пес, нечаянно укусивший своего хозяина. Кавад жалобно вскрикнул и кинулся за хорезмийцами. Затем вдруг замер. Снова бросился вслед северянам, опять застыл на месте. Потом, тяжело вздохнув, он махнул рукой и побрел к харчевне. Ум его мутился. Старик сам не понимал, что для него дороже — Дарий, которого он вырастил на своих теплых руках, или те теплые руки, которые когда-то растили его, Кавада.
— У меня золото. — Кавад показал в харчевне монету — дар царя. — Налейте мне вина.
Он взобрался на возвышение. Владелец харчевни поставил перед ним кубок. Раб уныло посмотрел на бронзовое кольцо, украшавшее его палец, и надавил на камешек. Из крохотного отверстия в кубок упала черная крупинка. Кавад выпил вино до капли и отбросил кубок.
Сначала перед его мутнеющим взором стояло бледным пятном лицо Дария. Оно постепенно исчезло. Из желтого тумана выступили стены городища. Закололо сердце. Возникла пустыня. Сердце заныло от сжимающей боли. Заклубился дым костра. Кавад вскрикнул — сердце словно пронзили ножом. Забушевала огромная река. Кавад громко заплакал. Он вспомнил! Он вспомнил, когда и где это было! Сердце замерло и стало. Кавад побелел, как снег, и рухнул назад.