Реакция на действия наместника была незамедлительной. Николай II пишет: «Извините, если я затрону щекотливый вопрос о Крым-Гирее. Я не думаю, чтобы он был вам полезным советчиком и помощником. Но вот о ком я считаю нужным сказать крепкое слово — это о кутаисском губернаторе Старосельском. По всем полученным мною сведениям он настоящий революционер, поддерживающий с тою партией открытые отношения. Поистине место его… на хорошей иве!»{160}
Имя кавказского наместника у всех на устах. Пресса именует его красным. «Сомнительным» называет М. В. Родзянко управление Воронцова-Дашкова на Кавказе{161}. «Весь Кавказ, вся Россия кричит уже лет 5–6 о ни к черту негодности наместника (Воронцова). И государь его не смещает. Не решается, говорят, огорчить старого слугу. Теперь, конечно, закричит Дума, опять скандал» — это запись из дневника Л. А. Тихомирова, сделанная в мае 1908 г.{162}. И уже в декабре последовал известный кавказский запрос в Государственную Думу.
Дебаты по этому запросу приняли бурный характер Практически все аспекты деятельности наместника подверглись резкой критике, но более всего — его пресловутый либерализм в борьбе с революционным движением. Были высказаны и компрометирующие кавказскую администрацию подозрения относительно коррумпированности некоторых ее руководителей. Ораторы не церемонились в выражениях. Юродствующий Пуришкевич позволил себе говорить о наместнике в оскорбительных тонах (он-де «так стар и слаб, что иногда с конфеткой во рту засыпает за своими делами»). Нападки на кавказскую администрацию отражал представлявший наместника статс-секретарь барон Нольде, посчитавший их клеветническими, а по отношению к наместнику — неуважительными. Нужно сказать, что обстановка на заседаниях Думы накалялась настолько, что председательствовавшему приходилось неоднократно прерывать заседания, а раздававшиеся с трибуны возгласы вычеркнуть в стенограмме[10], ибо их совестно было публиковать в печати{163}.
Впоследствии Воронцов с «долей известной горечи напишет, что на протяжении нескольких лет своей деятельности на Кавказе он неоднократно подвергался жестокой критике как со стороны представителей центрального правительства, так и общественного мнения — на страницах прессы и с кафедры Государственной думы. «В общем, все нападки на мое управление сводились к указаниям на отличие моих приемов от практики, применяемой в других частях империи». Причина же тому лежала в своеобразии местных особенностей, на чем и зиждилась сама идея учреждения наместничества{164}.
В силу своего служебного положения Воронцов реальнее, чем органы центральной власти, оценивал всю сложность противоречий в этом регионе империи. Самое главное из них — положение местного крестьянства, малоземелье. Незавершенность реформ на Кавказе усугублялась отсутствием в крае межевания. «Что крестьянские волнения связаны с экономическим и правовым положением крестьян, доказывается ясно тем, что наибольшее развитие они получили там, где надел у крестьян наименьший, а повинности наибольшие» — таков основной итог его размышлений о причинах крестьянского движения на Кавказе{165}. Он выступает за «безотлагательное прекращение в крае последних проявлений крепостной зависимости сельского населения»{166}.
Ликвидация временнообязанных и хизанских[11] отношений в крае, передача наделов в собственность крестьянам — таково основное содержание предложенных кавказским наместником законопроектов 1905–1907 и 1913 гг.{167}
Параллельно продолжаются попытки решить вопрос о землеустройстве государственных крестьян. В законопроекте 1909 г. находят отражение установки столыпинского закона: приоритет отдается принципу предоставления крестьянам в частную собственность отводимых им наделов{168}.
По предложению Воронцова-Дашкова созывается междуведомственное совещание по поводу поземельного устройства крестьян Кавказского края, касавшегося проекта наместника о выкупе крестьянами своих земель. Усилиями совещания был продвинут проект Воронцова об обязательном выкупе крестьянами Закавказья своих земель у владельцев, и 20 декабря 1912 г. он был утвержден{169}. Последовавшие затем законодательные акты также касались обязательного выкупа своих наделов крестьянами других категорий частновладельческих крестьян (Закатальского округа и Дагестанской области). Известие об этом Воронцов получил в Ново-Томниково и срочно телеграфировал в Тифлис: незамедлительно принять меры к реализации закона и объявить его населению «с особою торжественностью с переводом на местные языки»{170}.
Необходимо обратить специальное внимание еще на один аспект деятельности Воронцова-Дашкова по землеустройству местного крестьянства, который следует рассматривать во взаимосвязи двух основных компонентов аграрного вопроса на Кавказе: земельного положения коренного крестьянства и переселенческой политики царизма.
С начала XX в., особенно в период столыпинской аграрной политики, некоторые территории края (прежде всего степные пространства Восточного Закавказья) становятся одним из основных районов размещения русских переселенцев. У правительства широкие колонизационные планы; создание хлопковой базы на фоне переселенческих хозяйств. Главным носителем этой идеи выступал начальник Главного управления землеустройства и земледелия А. В. Кривошеин{171}. Однако его программа содержала дискриминационные установки по отношению к местным крестьянам-кочевникам, земельно-правовой статус которых имел свою специфику. Практика землеотводных работ при размещении русских переселенцев уже имела печальный прецедент в виде столкновений между ними и кочевым обществом «Алар».
Против проекта Кривошеина, той его части, в которой была сформулирована концепция подчинения землеустройства кочевников «доминирующей колонизационной задаче», выступил Воронцов-Дашков. Будучи в 80-х годах прошлого столетия сторонником переселения крестьян из внутренних губерний России на окраинные территории, теперь он выступает за приоритет земельного положения коренного крестьянства края. Вопрос о землеустройстве кочевого крестьянства он помещает в общем контексте решения земельного положения всего крестьянства края и в этой связи с рассмотрением своего законопроекта о поземельном устройстве государственных крестьян края, который был вынесен на обсуждение III Государственной думы 4-го созыва. — Личная позиция Воронцова оказала определяющее влияние при обсуждении проекта Кривошеина, и Совет кавказского наместника единодушно отверг его{172}.
Подобно тому как правительственная власть видела выход из аграрного перенаселения и усмирения революционного движения во внутренней России в удалении значительных крестьянских масс на ее окраины, гр. Воронцов-Дашков основной способ преодоления социальных противоречий на Кавказе видел в аграрных преобразованиях, землеустройстве местного крестьянства.
Преобразовательная программа Воронцова-Дашкова охватывала широкий спектр реформ в области социально-экономической и политической жизни Кавказа: развитие промышленного предпринимательства, введение земских учреждений, совершенствование судоустройства, создание высших учебных заведений{173} и др.
10
Дочь Воронцова-Дашкова, Ирина, возмущенная выступлением Пуришкевича, пишет отцу: «На заседании было много кавказцев, и они все были в ярости… По-моему, Пуришкевич довольно ясно открыл свои карты, от себя не посмел бы так говорить, ясно, что за спиной его кто-то скрывается» (ОР ГВЛ. Ф 58/1. Картон 85. Д. 12 (1). Л. 32 об.- 33 об.).