Выбрать главу

Сочинения выявляют стремление их автора к самостоятельному мышлению. В своем сочинении о ««Пугачевском бунте» Пушкина» он пишет: «Одно из лучших наших исторических сочинений — это «Пугачевский бунт» Пушкина». Быть может, его отношение к Пушкину формировалось в атмосфере поклонения перед поэтом, которое культивировалось в семье. Ему, вероятно, не раз приходилось слушать рассказ матери о ее встрече с Пушкиным, ехавшим на дуэль с Дантесом. Она часто и с горечью вспоминала этот эпизод и охватившие ее, тогда девятнадцатилетнюю девушку, дурные предчувствия, увы, оправдавшиеся{56}.

Свою работу о Фонвизине автор предваряет следующими словами: «Есть ли у нас театр? На этот вопрос можно ответить, что у нас когда-то был театр, что теперь у нас почти все театральные сочинения так ничтожны, что и нс стоит об этом говорить». Весь последующий анализ современной комедии склоняет юного автора к мысли о том, что лучшие русские комедии были написаны в XVIII в. (из сумароковских — «Опекун» и «Трессотиниум», «очень занимательные комедии «Хвастун» и «Чудаки» Княжнина, некоторые из комедий Клушина), и жаль, что «комедии наших главных писателей пришли в забвение». Пытаясь определить причину снижения уровня комедий, он пишет: «Теперь у нас нет комедии, если комедию считать зеркалом нравов. В наших комедиях нет ничего оригинального: она пустой разговор, лишенный остроумия французских, которым подражали. Не должно ли искать причину этого в самом характере народа, а не только в том, что у нас еще не родилось великого комика, который бы создал комедию истинно русскую?». Что же, не откажешь молодому человеку в независимости суждений.

Илларион Иванович хорошо рисовал. Многие его черновики, оборотная сторона сочинений{57}, записи сопровождались карандашными набросками. Эта привычка сохранялась у него на протяжении всей жизни. Он собственноручно выполнил и предложил Александру III рисунок шапки для него{58}.

Детство его проходило в доме на Дворцовой набережной и на каменноостровской даче, принадлежавшей бабушке по отцовской линии — Ирине Ивановне. Воронцов-Дашков был воспитан в традициях уклада жизни того круга, к которому принадлежали его родители. В 1855 г. он поступает в Московский университет, по уже в следующем году прерывает обучение и в разгар Крымской войны увлеченным военной службой 19-летним юношей вступает в русскую армию.

В 1858 г. он производится в корнеты, однако неудовлетворенный жизнью в столичном гарнизоне, подает ходатайство о переводе его на Кавказ и вскоре туда уезжает{59}. Именно 1858 г. датируется начало первого этапа служебной деятельности Воронцова-Дашкова, квалифицируемой как военная. Ибо до назначения на первую административную должность его гражданской службы — министром императорского двора и уделов в 1881 г. — главным направлением деятельности Воронцова было военное.

Воронцов-Дашков попал на Кавказ, когда там шел завершающий этап Кавказской войны. Во главе армии с 1856 г. стоял кавказский наместник кн. А. И. Барятинский, с именем которого связаны крупные военные операции против горцев и пленение Шамиля. Воронцов-Дашков принимал активное участие в военных действиях в отрядах Адагумском, Шапсугском, Даховском, а также Дагестанском{60}, которому принадлежала решающая роль в окружении чеченского аула Ведено и Гуниба, куда бежал Шамиль{61}. Воронцов-Дашков командовал конвоем Барятинского, таким образом, как отмечали биографы Воронцова-Дашкова, молодой граф «имел полную возможность выказать свои недюжинные и разносторонние способности». За особенные отличия в войне Воронцов-Дашков был произведен в чин ротмистра и получил в 1861 г. свой первый орден — св. Анны 4-й степени с надписью «За храбрость», а вскоре — наградное золотое оружие{62}.

А. И. Барятинский угадал в молодом офицере большие способности, приблизил к себе и давал всевозможные поручения. Как рассказывал сам Воронцов-Дашков, Барятинский привлек его к изучению экономического положения Кавказа и составлению докладов по вопросам гражданского управления, впоследствии так пригодившихся ему. По словам В. G. Кривенко, много лет сотрудничавшего с Воронцовым, «граф Илларион Иванович с особенною благодарностью вспоминал князя и время, проведенное при нем на Кавказе»{63}. Позже в одном из своих писем цесаревичу Александру Александровичу Воронцов-Дашков благодарит его за то, что тот взял его с собой в Ивановское на похороны «нашего старого фельдмаршала, так не вовремя сошедшего со сцены»{64}.

Воронцов-Дашков, флигель-адъютант кн. Барятинского, в Тифлисе коротко сходится с семьей Андрея Михайловича Фадеева, также флигель-адъютанта (старшего) фельдмаршала, члена Совета кавказского наместника. Как известно, С. К). Витте, родившийся в Тифлисе, провел свое детство в доме А. М. Фадеева — деда по материнской линии, о чем подробно пишет в своих воспоминаниях. Особенно коротко сходится Воронцов-Дашков с сыном Фадеева, Ростиславом, ближайшим сотрудником Барятинского, известным публицистом и военным историком. «И вот эта близость, которая установилась между ними в то время, — вспоминает Витте, — соединила их на всю жизнь». В этом мы еще будем иметь возможность убедиться.

Нужно сказать, что дом Фадеевых аккумулировал тифлисское общество не только в силу свойственного им гостеприимства. Дело заключалось еще и в том, что здесь давала спиритические сеансы внучка А. М: Фадеева, двоюродная сестра С. 10. Витте, известная теософка Е. П. Блаватская (литературный псевдоним — Радда-Бай). Как пишет Витте, «она почти свела с ума часть тифлисского общества различными спиритическими сеансами…». В числе постоянных посетителей — братьев гр. Орловых-Давыдовых, Перфильева и др. — был и Воронцов-Дашков. «Это были молодые люди из петербургской гвардейской geunesse doree[2]; я помню, — продолжает Витте, — что все они постоянно просиживали у пас вечера и ночи, занимаясь спиритизмом».

Здесь гр. Воронцов-Дашков был переведен в адъютанты наследника цесаревича, будущего императора Александра III. «Таким образом, — отмечает Витте, — между ними с молодости установились дружеские отношения»{65}. В первый свой приезд на Кавказ Воронцов-Дашков пробыл там недолго. Наступило замирение, он покинул Кавказ почти одновременно с отъездом Барятинского за границу (1862 г.) и возвратился в Петербург{66}.

Однако вскоре его как флигель-адъютанта командируют в Туркестан для инспекции войсковых частей. Но он не удовлетворяется ролью контролера и принимает участие на театре военных действий{67}. Стоит во главе авангарда под Мирза-Арабабатом 10 апреля 1865 г., за что награждается орденом св. Владимира 4-й степени с мечами и бантом. За рекогносцировку крепости Ура-Тоби, а также командование штурмовой колонной при штурме крепости 24 сентября 1865 г. он получает орден св. Георгия 4-й степени. Через месяц Воронцов-Дашков командует штурмовыми колоннами при взятии крепости Джизак, и вновь за свои военные способности и проявленную в боях храбрость он удостаивается ордена, на этот раз — Владимира 3-й степени с мечами{68}.

И вновь — Воронцов-Дашков обращает на себя внимание своими деловыми качествами. По личному ходатайству губернатора Туркестанской области Д. И. Романовского Воронцова-Дашкова назначают в 1866 г. помощником{69}. Блестящая карьера — в 29 лет он генерал-майор, назначен в свиту{70}.

Тридцати лет от роду гр. Воронцов-Дашков назначается командиром лейб-гвардии гусарского его величества полка{71}. Граф приезжает в столицу свитским генералом, георгиевским кавалером. Отметим, что он кавалер не только российских, но и европейских орденов — таких, как Красного Орла 3-й степени, саксонско-веймарского Белого Сокола, французского Почетного легиона и др.{72}

вернуться

2

Золотой молодежи.