В ряду совершенных террористических актов — убийство С. М. Степняком-Кравчинским шефа жандармов И. В. Мезенцева. Общество вновь взбудоражено{89}. Известие об этом застает Воронцова-Дашкова в Ново-Томникове. «Жаль Мезенцева, — пишет он Александру Александровичу, — павшего жертвой слабости правительственных органов и вместе с тем необузданности административного порядка… Что ужасно — это безнаказанность убийства, совершенного днем на одной из главных улиц Петербурга, безнаказанность, показывающая слабость и. беспорядок в правительственных отправлениях». Убийство Мезенцева — повод, чтобы высказать свои соображения о положении в стране, и быть может, это первая для лас возможность как-то судить о политических взглядах Воронцова-Дашкова. Их основа — то, с чем пришлось ему столкнуться, живя в деревне. «Эта слабость, этот беспорядок виден и здесь, внутри России. Необузданность волости, своеволие судей, взяточничество, равнодушие земства — вот где настоящий корень революции, а не в нескольких тысячах недоучившихся мальчишек, у которых нет почвы под собой». Как видим, он пока еще недооценивает революционную силу народников. Впрочем, он сам же и объясняет причину этого: «Но, когда поживешь в провинции, в деревне, эта революционная организация кажется смешной и едва ли кто верит в ее силу»{90}.
Итак, казалось бы, названа основная причина революционного движения — волостное управление, «более всего требующее изменения». «Полуграмотный писарь ради штофа водки заставляет пьяного и безграмотного старшину делать все, что ему вздумается. Волостное правление и крестьянское общество обыкновенно решают дела по числу поставленных штофов или ведер, сам выбор в должности на водке… основан». Далее в письме шло описание ритуала выборов, в котором Воронцов-Дашков рисует страшную картину пьянства, самосуда мужиков и т. п.{91}Может создаться впечатление, что этот взгляд как бы изнутри суживает кругозор политического мышления Воронцова-Дашкова, низводя причины революционных настроений до масштабов одного лишь сегмента административно-политической системы.
Однако мы имеем свидетельство понимания Воронцовым-Дашковым коренных причин внутриполитического кризиса в России.
В 1881 г. в Лейпциге, в издательстве Ф. А. Брокгауза выходят «Письма о современном состоянии России. 1-го апреля 1879 — 6-го апреля 1880». Хорошо известно, кто их автор — Р. А. Фадеев, хотя в этом первом издании «Писем» автор не указан. Более того, в предисловии написано следующее: «Печатаемые ныне двенадцать писем о современном состоянии России были представлены… в смутный год с апреля 1879 по апрель 1880. Они писаны двумя одномыслящими лицами вместе, хотя подписывались лишь одним из них… Вероятно, письма эти остались бы еще долго под спудом, если б недавние сокрушающие события не вынудили нас считать делом совести — высказать наше мнение вслух». Таким образом, из предисловия явствует, что авторов было двое. В статье о И. И. Воронцове-Дашкове, опубликованной в седьмом томе «Энциклопедического словаря» того же издателя, сказано: «Перу гр. Илл. Ив. принадлежит X глава в «Письмах о современном состоянии России»{92}. О том же толковали и в великосветских околоправительственных кругах, но с долей сомнения относительно авторства Воронцова. Так, Богданович записывает в своем дневнике по поводу фельетона Суворина в «Новом времени» об сказанных записках (написанных еще до события 1 марта 1881 г., но напечатанных Брокгаузом после), что Зуворин якобы не знал, что они написаны одним Фадеевым, а Воронцов-Дашков их только, верно, прочел{93}.
Оценивая значение опубликованных писем, необходимо представить себе их место в том потоке записок, проектов «спасения России», которые были вызваны раз-разразившимся кризисом; сильный импульс им был дан, конечно же, взрывом в Зимнем дворце 5 февраля 1880 г. И либеральные бюрократы, и реакционеры выступили с проектами реформ, сходившимися в одном: необходимости определенных уступок. За небольшим исключением эти проекты ставили вопрос об известном приоритете реформ перед полицейскими мерами для «умиротворения страны».
Близко стоявший к М. Т. Лорис-Меликову Р. А. Фадеев был составителем нескольких записок, включая названные «Письма», в которых он предлагал планы реформ земства и органов общественного управления. «Программа Фадеева, — отмечал П. А. Зайончковский, — довольно ясно указывает на тот процесс консолидации правительственного лагеря, который происходил в условиях сложившейся обстановки. Он характеризовался, с одной стороны, «полевением» реакционеров, а с другой — «поправением» в некоторых вопросах либеральных бюрократов»{94}.
Воронцов-Дашков во многом был единомышленником Фадеева. Сформулированные Воронцовым в письме (десятом) рекомендации касаются главным образом положения крестьянства, деревни, хотя он походя дает оценку неоднозначному в социальном отношении дворянству, которое пока еще специально не занимает его внимания.
Уже первые фразы выдают тревогу Воронцова за судьбу страны: «Государство, в котором земледелие в упадке, идет к окончательному разорению и к гибели. В особенности этот принцип приложим к тем государствам, которые ввиду вообще низкой культуры являются почти исключительно производителями сырья, а к такой категории именно и принадлежит Россия». Крестьянское хозяйство, за очень редким исключением, везде в упадке, «разоренные же миллионы крестьян — это пролетариат, с которым государству придется считаться».
Воронцов-Дашков предлагает совокупность мер, среди которых необходимо выделить следующие. Пересмотреть выкупную операцию, при этом приняв во внимание не фиктивную, а действительную стоимость земли и количество накопившихся у крестьян недоимок. Оставшихся еще в большей массе временнообязанных крестьян перевести на выкуп. Воронцов высказывается против переделов, в связи с чем считает необходимым обязать сельские общества утвердить передел если не на все выкупное время, то во всяком случае не менее, как лет на двенадцать. Грозящий же в будущем недостаток надела для разросшейся семьи поправим и без передела такими мерами, как переселение и покупка земель. В этой связи он специальным пунктом своей программы выделяет переселения «на незаселенные пространства наших обширных юго-восточных окраин», для этой же цели рекомендует отводить, и находящиеся в ведении министерства государственных имуществ земельные участки во внутренних губерниях. Правительство по примеру выкупной операции 1861 г. должно прийти на помощь крестьянству, выдавая ссуды для покупки земли.
Кроме названных основных предложений, Воронцов предлагал ряд мер по преобразованию волости во всесословные учреждения, совершенствованию института мировых посредников, усилению функций земств, страхование посевов, скота, построек и др.{95} Как видим, программа Воронцова-Дашкова выявляет ее автора в целом как сторонника буржуазной эволюции деревни, и в этом заключается парадокс как исторической эпохи, так и личности самого Воронцова — одного из крупнейших помещиков России.
Имели значение и его личные наблюдения, опыт хозяйствования в Ново-Томниковском имении. Так, побывав на одном из уездных земских собраний в Шацке, он пишет Александру Александровичу: «Должен сказать, что я вышел с собрания с хорошим впечатлением. Молодежь положительно хороша, образованна; держит себя хорошо, говорит дело. Но зато что за типы между стариками, между отставными поручиками Проторголовыми, как зовет их Щедрин, это просто прелесть. Есть у них и свои Гамбетта, такую же носит бороду, так же причесывается и становится, когда говорит, в ту же позу, считает себя предводителем либеральной партии и доказывает это, пьянствуя ежедневно с мужиками». Тут же замечает, что всех волнует вопрос о мелком крестьянском кредите для покупки земли. «Дай бог, — пишет Воронцов, — чтобы наладилось, — вопрос первостепенной важности»{96}. Естественно, что ему, высказавшемуся за выдачу крестьянам ссуды, должна была быть близка идея организации мелкого кредита для крестьян.
1 марта 1881 г. — убийство Александра II. Всеобщее потрясение. Реакция лиц, близких к трону, правительственных кругов очевидна. Как впоследствии напишет Витте: «Чувство преобладало над разумом»{97}. Через два дня после покушения Воронцов-Дашков пишет встревоженное письмо Александру III, умоляя его не рисковать и переехать в Зимний дворец, чтобы не подвергать себя опасности во время ежедневных переходов из Аничкова дворца в Зимний. Преступники идут напролом, продолжает Воронцов, «но именно эти последние судороги страшны»{98}. Революционная организация уже не представляется ему, как прежде, смешной.