Этот разговор затронул государя гораздо больше, чем он это показывал вначале (дело в том, что в это же самое время некие англичане, целиком погрязшие в ереси, и голландский врач, анабаптист, наговорили государю много плохого о великом первосвященнике). Поэтому, почти вскочив с места, он воскликнул: «Знай же, что папа не пастырь!»[233] Антонио не мог спокойно вынести этого, в особенности потому, что при таком большом собрании придворных людей это восклицание преграждало путь к вере молодому переводчику (хотя он и был верным человеком, но из-за страха перед государем колебался), и тогда у него хватило духу сказать следующее[234]: «Почему же тогда ты обратился к нему со своими делами и почему также и ты, и твои предшественники всегда называли его пастырем церкви?» Тогда государь воспылал гневом и совсем вскочил с места, и все подумали, что он вот этим своим посохом (которым он пользуется, как папа жезлом, а острие его обито железом) изобьет или убьет Антонио (ведь такое случалось с другими людьми и даже с собственным его сыном). Он воскликнул: «Это какие-то деревенские люди на рынке научили тебя разговаривать со мной как с равным и как с деревенщиной». Антонио принял эти слова со спокойным лицом и сказал: «Я знаю, светлейший государь, что я говорю с мудрым и добрым государем, по отношению к которому не только я обнаружил свою верность и покорность, что ты испытал при заключении мира, но даже и сам великий первосвященник дарит тебя своей исключительной отеческой любовью. И если мы что-нибудь говорим, я надеюсь, ты воспримешь это с наилучшей стороны, тем более что произнесенные мною слова — это слова Христа, и ты сам разрешил мне свободно говорить обо всем». Когда его гнев был успокоен таким образом (так что этому подивились бояре и остальные приближенные), он снова сел, но вместе с тем он высказал следующие свои четыре упрека (хотя и в более сдержанных выражениях), внушенные ему все теми же еретиками: 1) что папу носят в его кресле, 2) что он носит крест на ногах, 3) что он бреет бороду, 4) что он мнит себя богом[235]. Когда Антонио получил возможность отвечать (а он видел, что присутствовавшие при этом так настроены последними событиями и лживыми измышлениями, не говоря уже о страхе перед государем, что некоторые стали говорить, что Антонио тотчас нужно утопить в воде), он сказал так: «То, что великого первосвященника иногда носят в кресле, делается не из чванства, а для того, чтобы он мог в особенно торжественные праздники благословлять возможно больше народа и не от своего имени, а именем святейшей троицы. Но большей частью он вместе с другими с исключительной простотой входит [в храм] и часто по своей религиозности пешком посещает святые места. А что касается креста, который он носит на ногах, пусть будет тебе известно, государь, что с самого начала народы припадали к ногам апостолов, и то же самое очень часто делали и при преемниках святого Петра. А прикрепили они крест для того, чтобы эти проявления почитания относились не к ним самим, но чтобы припадающие к нему признавали и почитали его как символ креста самого Христа. И какой бы властью и могуществом ни обладали великие первосвященники, они показывают, что следуют этому ради заслуг и страданий Иисуса Христа».
Государь сказал на это: «Да ведь позор — носить крест на ногах, ведь мы считаем, что крест находится на позорном месте, если он каким-нибудь образом свисает с груди на живот»[236]. Дело в том, что он видел, как у некоторых спутников Антонио кресты свисали чуть ли не ниже груди. На это Антонио сказал: «Так как Христос был распят на кресте всем своим телом, мы должны всем своим телом соприкасаться с крестом Христовым, и мы не совершаем никакого греха, если ради благочестия крест находится на какой-нибудь части тела. А божественная мудрость и чистая совесть искренно считают главным это благочестие, а не внешнее его проявление. Что же касается целования ног (кстати, сам великий первосвященник омывает ноги беднякам и прикладывается к ним), то, конечно, нет никого, кто, целуя его ноги, не думал бы, что оказывает этим почтение богу. Впрочем, было заложено необходимое начало будущего за 700 лет до того, как должна была основаться церковь христова, и об этом господь возвестил и через других своих пророков, и в особенности через Исайю. Вот что изрек господь (как говорит пророк): «Я подниму руку мою к народам и выставлю знамя мое племенам, и принесут сыновей твоих на руках, а дочерей твоих на плечах, и будут цари питателями твоими, царицы их — кормилицами твоими, лицом до земли будут кланяться тебе и лизать прах ног твоих»[237]. Итак, государь, разве господь бог не должен исполнить обещание, чтобы не только целовали, но и, к еще большему посрамлению дьявола, лизали, по словам Писания, ноги тех, кого Христос на время поставил во главе своей церкви (ведь тот почет, который воздавали языческим государям, господь воздал своим слугам, которых он украсил словами «свет», «скала», «основание» и другими названиями, свойственными самому богу). Но ведь и перед твоими простыми епископами твой народ простирается на земле и той водой, что они в храмах омывают себе руки, хотя она и грязная, с благоговением окропляют глаза и лицо. И разве ты по своей мудрости не знаешь, что тот почет, который оказывают твоим послам, князьям или наместникам, распространяется и на тебя. А так как власть ты получил от бога, то разве отнимает у бога почет тот, кто воздает его, по милости божьей, тебе и твоим людям?»
233
«... который папа не по христовому ученью и не по апостольскому преданью почнет жити, и тот папа волк есть, а не пастырь». — ПДС, т. X, с. 307.
234
Русские источники говорят о прекращении диспута, Поссевино же говорит о его продолжении и о возражениях Ивана IV, которые в русских источниках изложены раньше этих слов иезуита. — ПДС, т. X, с. 302—307.
235
«... и папа не Христос, а престол, на чем папу носят не облак, а которые носят его, те не ангелы — папе Григорью не подобает Христу подобитись и сопрестольником ему быть». — ПДС, т. X, с. 306—307.
236
«... папа Григорей сидит на престоле, а целуют его в ногу в сапог, а на сапоге у папы крыж, а на крыже распятие Господа бога нашего и только так ино пригожее ль дело?» — ПДС, т. X, с. 302.
237
На эту цитату из священного писания (Библия. Исайя, 49, 22; 49, 33) любили ссылаться иезуиты еще со времен Лойолы: так как их орден носит имя Иисуса, то его почитание должно переноситься и на членов ордена.