30. А Алексей Комнин опять отправился обозревать вверенную ему область. Находясь в Адрианополе и пробыв там несколько дней, он узнал о вооружениях скифского племени, собиравшегося опустошать пределы Болгарии. Поэтому, созвав все войско, состоявшее под властью префектов и военачальников, прибыл в Филиппополь и, там осведомившись, что скифы опустошают селения между Наисом и Скупами, поспешно выступил против них. Но, когда он прошёл уже Сардику, – скифы, узнав о его выступлении, оставили добычу и пустились бежать, сколько было сил. Прогнав их оттуда, Алексей снова возвратился в Филиппополь, устроил состояние страны и её городов, и в короткое время привлек к себе благорасположение всех; потому что, при своей щедрости, имел привлекательный нрав и умел приятнее всех людей вести беседу. Совершив все это, он возвратился в Византию, – и василевс принял его благосклонно.
31. Тогда как все это происходило, Никифор Мелиссинский, человек, как выше сказано, благородного происхождения и находившийся в родстве с Комниными (потому что женат был на сестре их Евдокии), проживал близ острова Коса и, привлекши на свою сторону турецкие войска и турецких военачальников, обходил с ними азийские города в пурпурных сандалиях – и граждане предавали ему, как царю, и себя, и свои города. Через это он невольно отдавал их туркам, – а отсюда произошло, что турки в короткое время сделались обладателями всех азийских, фригийских и галатийских городов. Потом он с большим войском занял Никею в Вифинии и оттуда противодействовал власти ромейского василевса. Узнав об этом, Вотаниат призвал Алексея Комнина и приказывал ему, переправившись через Халкидонский пролив, вступить в войну с Никифором. Но Алексей отказался воевать с ним и поступил весьма рассудительно. В самом деле, он боялся легкомыслия василевса, равно как злости и зависти окружавших его лиц; (он боялся), как бы не прогневать царя неудачей, при множестве турецкой военной силы, очень возможной. Тогда злые люди нашли бы в этом предлог оклеветать его перед василевсом, будто, то есть, он проиграл сражение по чувству родства. Не успев склонить его после долгих убеждений и уважая твердость его мыслей, василевс приказал ему сдать войска протовестиарию: это был евнух Иоанн, служивший Вотаниату издавна, прежде его вступления на царство. Он был человек славолюбивый больше, чем кто другой, и имел характер непостоянный.
32. Итак, переправившись через пролив в Хрисополь, Комнин сдал ему войска и большое число военных начальников. Быв огорчены этим, воины начальствовать над собой призывали Комнина, к которому давно привыкли; но он, не желая взять на себя такого дела по изъясненной выше причине, старался успокоить их. Сдавши войска упомянутому евнуху и распростившись с ними, он хотел уже возвратиться, но, по молодости, пожелал еще, на расставании со своими воинами, потешиться верховой ездой. И вот он, пустив поводья, проскакал такую дистанцию, какая полагалась в играх такого рода, и остановился. Потом и евнух Иоанн, как бы забывшись, ослабил также поводья и пустил своего коня пред всеми. Но тут поднялся громкий смех, и все в насмешку ему, заговорили: «клу, клу» что обыкновенно прилагают к евнухам. Впрочем, лица, окружавшие Комнина, тотчас остановили их.
33. После сего Алексей возвратился к василевсу и жил в царском дворце; а евнух со всеми военными силами двинулся против Мелиссинского и, пройдя пределы Вифинии, расположился лагерем близ одного замка, называемого Василеей и отстоявшего от Никеи более, чем на сорок стадий. Там Палеолог и его племянник Куртикий советовали ему истребить все, что встретится до Никеи, и, возвратившись по окраине озера, осадить замок кира Георгия. Принявшись за это, они действительно тотчас овладели им. Потом, так как наступали дела опасные, то нужен был совет, и все начальствующие в войске, собравшись в палатке евнуха, стали рассуждать, – должно ли осадить Никею, или направиться в Дорилею и начать войну с султаном. Но об осаде Никеи, как о деле невыгодном, Георгий Палеолог и племянник его Куртикий молчали. Подметив это, некоторые из приближенных к евнуху Иоанну стали перешептываться, к оскорблению их, и высказывать неприятные им намеки. Тогда евнух громко объявил всем: «Василевс дал мне власть распоряжаться войсками, – и что я определяю, тому и быть должно».
34. Видя, что найдено лучшим идти войной на Никею, и что все уже принимаются за оружие, Палеолог, как человек, приобретший большую опытность в военных делах, предугадывал, что из этого выйдет, и потому начал смело говорить за себя и Куртикия: «Известно и нам, что василевс поставил тебя начальником над войсками, – от того-то мы долго молчали; но теперь, усматривая предстоящую опасность и боясь угрожающего нам впоследствии и царского гнева, не можем более молчать. Знай же, что когда мы подсnупим к Никее и будем пробовать её взять, отважнейший из воинов получат раны, а некоторые и смерть; потому что находящимся в поле трудно бороться со стоящими на стенах. Между тем расположенные вне города турки, узнав об осаде его, тотчас выступят против нас, – и мы, не будучи в состоянии разом сопротивляться и тем, которые станут нападать на нас со стен и выходить из ворот, и тем, которые устремятся против нас извне, должны будем обратиться назад. Тогда одни из нас, захватив своих раненых, уйдут – каждый по произволу в такое место, где бы удобно было лечить их; а другие, сокрушаясь и скорбя об умерших, ни к чему не будут нам полезны».