Перед тем как повидать Чжао-вана, он послал своего человека, чтобы тот распустил слухи и вызвал гнев у Ин-хоу, говоря: «Яньский [бинь]кэ Цай Цзэ — муж выдающийся, искушенный в знаниях и хорошо известный в Поднебесной полемист. Как только он увидится с циньским ваном, это непременно поставит вас в трудное положение и лишит вас [вашего] места». Когда Ин-хоу услышал [об этом, он] сказал: «Мне хорошо известны деяния пяти императоров древности, дела трех династий и учения байцзя[838], не составляют для меня труда и многочисленные суждения софистов. Разве может этот человек создать для меня трудности и занять мое место?» И он послал своего слугу за Цай Цзэ. Тот вошел и, сложив руки, поклонился Ин-хоу. Ин-хоу, разумеется, был недоволен, держался высокомерно и сказал снисходительно: [232] «Действительно ли вы заявляли, что хотите заменить меня в качестве циньского сяна?» Дай Цзэ ответил: «Да, говорил». Ин-хоу продолжал: «Прошу объясниться». Дай Цзэ ответил: «О! Как же вы, господин, до сих пор не поняли этого! Ведь четыре времени года следуют друг за другом, и каждое из них, достигнув расцвета, уходит. Так и в человеческой жизни: сначала тело сильно и крепко, руки и ноги подвижны, уши и глаза слышат и видят ясно, а сердце мудрое и понимающее. Разве не об этом мечтает каждый муж?» Ин-хоу ответил: «Да, это так». Цай Цзэ продолжал: «Воплощать человеколюбие и придерживаться справедливости, следовать Дао и осуществлять добродетель, стремиться проявить свои устремления перед всей Поднебесной, — и тогда Поднебесная будет по отношению к вам преисполнена радости и уважения, почтительно восславит вас, а все люди будут желать вам стать ваном. Разве не этого желают искусные в спорах и умудренные в знаниях люди?» Ин-хоу ответил: «Правильно». Цай Цзэ далее сказал: «Когда вы знатны и богаты, вы в состоянии привести в порядок все сущее, так что каждый предмет найдет место; тогда все живое долговечно и свой земной путь заканчивает спокойно, не умирая преждевременно, а в Поднебесной продолжается установленный порядок, поддерживается начатое вами дало. Все это продолжается бесконечно, не истощаясь, и суть явлений и их названия остаются чистыми, без искажения. Благо растекается на тысячи ли, из поколения в поколение, и беспрерывно прославляются эти дела, они существуют вечно, как небо и земля. Разве не это — символ истинного Дао и добродетели, того, что мудрец называет добрым знамением и прекрасным свершением?» Ин-хоу ответил: «Да, это так».
Цай Цзэ продолжал: «Разве вы пожелали бы себе неожиданной смерти, [подобной той, которая постигла] циньского Шан-цзюня, чуского У Ци, юэского дафу Чжуна[839]?» Ин-хоу понимал, что Цай Цзэ хочет поставить его в затруднительное положение, нарочито искажая события, и не без умысла сказал: «Почему бы и нет? Гунсунь Ян служил Сяо-гуну, целиком отдавая себя делу, не думая ни о чем другом; он был занят общим [делом], не заботясь о себе; он разработал и установил строгие законы: имевшие заслуги награждались, преступившие закон наказывались, чтобы царил порядок; он действовал с открытой душой, проявляя самые искренние чувства, хотя и испытал немало недоброжелательства. Он обманул своего старого друга вэйского княжича Ана, захватив его в плен, чтобы укрепить алтари Земли и злаков дома Цинь; действовал на благо байсинам и во имя царства Цинь сумел пленить вражеского военачальника и разбить неприятельские армии. [233] Он захватил земли на тысячи ли. У Ци служил Дао-вану, не позволяя поступать так, чтобы личные дела вредили общим, чтобы клеветники порочили преданных людей; в речах он ни к кому не подлаживался, а действиями не стремился никому угождать; перед лицом опасности он не менял своих намерений, выполнял свой долг, не избегая трудностей. Во имя того, чтобы сделать своего правителя ба-ваном и укрепить княжество, он готов был перенести любые беды и несчастья. Сановник Чжун служил юэскому вану, и хотя тот попал в трудное положение и был опозорен, он оставался неизменно верен ему и не покинул его. Хотя его правитель стоял перед гибелью, он отдал ему все свои силы и способности и не оставил его. Когда же все завершилось успехом [Гоу Цзяня], то [Чжун] не кичился совершенным; став знатным и богатым, не зазнался и не погряз в праздности. Эти три мужа несомненно являются примером выполнения своего долга, идеалом преданности правителю. Вот почему совершенный муж во имя долга преодолевает смертельные трудности и рассматривает свою гибель как возвращение к истокам[840]. Ведь чем жить в бесчестьи, лучше умереть в почете. Настоящий муж, несомненно, готов погибнуть, чтобы составить себе имя, и живет только ради исполнения своего долга. Даже смерть не вызывает у него недовольства, почему бы ему и не умереть?»
838
Термином
839
О Шан-цзюне (Шан Яне) и его судьбе см. гл. 68. Несмотря на многочисленные заслуги перед Цинь, Шан-цзюнь после смерти Сяо-гуна, ненавидимый родовой знатью, был убит, а его труп разорван колесницами. У Ци также трагически погиб (см. гл. 65). Юэского
840
В этих словах, видимо, отражена идея смерти как возврата к исходной точке, первооснове вообще или (более узко) первооснове собственного рода.