Осенью прибыли в Константинополь папские галеры с легатами и тремя западными епископами. И легаты, и епископы стали убеждать императора и Патриарха немедленно тронуться в путь и прибыть в Феррару, уверяя, что папа примирился с отцами Базельского Собора. Но не прошло и двух недель, как в Константинополь прибыли галеры, посланные отцами Собора. Легаты соборные обличили коварство папы и принесли условленные деньги на путевые издержки. Легаты папские, со своей стороны, не щадили денег и обещаний, чтобы склонить императора на сторону папы. Напрасно епископы базельские уверяли, что папа враждует против Собора и предлагали ему приостановить свою поездку, пока он не убедится в этом, снесясь с Собором. Император отверг эту предосторожность. Не послушался он и германского императора Сигизмунда, в пределах империи которого действовал Базельский Собор, советовавшего ему не ехать в Италию, пока не утихнет внутренний раздор в Западной Церкви; не послушался он и здравого голоса восточных святителей, и совета турецкого султана Амурата не надеяться на дружбу с латинянами. Какое-то странное ослепление овладело его умом, и он, отвергнув предложение отцов базельских, вместе с 12 епископами и многочисленным клиром отплыл в Италию, чтобы там испить заслуженную им чашу горестей и позора.
С чрезвычайной честью встречен был император в Венеции, куда прибыл и кардинал Иулиан, председательствовавший на Базельском Соборе и перешедший на сторону папы. Прибыв затем в Феррару, он был принят с великими почестями папой и после переговоров с ним послал гонца к Патриарху Иосифу, предупреждая, что папа требует от него при встрече земного поклона и целования туфли. Ужаснулся Патриарх и по прибытии в Феррару заявил встретившим его епископам, что он согласен только на целование братское и не сойдет с галеры и не позволит выйти никому из своих епископов, пока папа не откажется от своего безумного требования, противного церковным уставам. Папа Евгений вынужден был уступить, но принял Патриарха не всенародно, а в своих покоях, и хотя встретил его стоя и поцеловал по-братски, однако не упустил показать его подчиненность, посадив его с кардиналами на низкое седалище подле своего возвышенного престола. Так произошла унизительная встреча двух представителей Церквей Востока и Запада после долговременного между Церквами разрыва, показавшего воочию, какого можно было ожидать от Рима братского единства. Это свое величие папа подчеркивал и в дальнейших своих действиях, последовавших при открытии Феррарского Собора.
Глава IX
СОБОР В ФЕРРАРЕ
Не успел Собор приступить к деяниям, как уже начались недоразумения по поводу распределения мест для присутствующих на Соборе. Папа высказывал пожелания восседать на престоле, император же и Патриарх на это не соглашались. После долгих споров решено было поставить посередине аналой с Евангелием и подле него по правую сторону троны для папы и германского императора, а по левую — для греческого императора и Патриарха, а затем седалища для остальных членов Собора так, чтобы Западная Церковь восседала справа, а Восточная— слева, но и тут возвышение и убранство папского трона возбудили жалобы Патриарха, и император с негодованием воскликнул, что он видит в соборных приготовлениях только житейскую гордость, чуждую всякого духовного приличия (Скиропул. Кн. IV, гл. 26).
Когда коснулось дело выдачи обещанных папой средств на содержание императора и восточных участников Собора, не обошлось без споров и нареканий, ибо папа выдавал деньги только как милость, большей частью тогда, когда соглашались с его предложениями, и этой мерой держал греков в порабощении. Доходило до того, что некоторые епископы вынуждены были продавать свои одежды.
Чтобы унизить Патриарха, папа отвел ему для жительства и совершения богослужений для православных самый незначительный монастырь и, несмотря на его болезнь, открыл Собор без его участия, хотя дальнейшие его заседания были отложены на четыре месяца якобы по поводу ожидания посольств от европейских государей, которые на самом деле не явились. Явились только представители Российской Церкви, во главе с митрополитом Исидором, епископом Суздальским Авраамием и несколькими пресвитерами.
Чтобы распространить молву о начавшихся соборных деяниях и подорвать авторитет Базельского Собора, еще продолжающегося, Евгений предложил императору назначить частные совещания по поводу разногласий между Церквами. Для совещаний были избраны со стороны православных: Марк Ефесский, Виссарион Никейский с тремя другими епископами, а со стороны римлян: кардиналы Иулиан и Фирмиллиан, епископ Родосский Андрей, бывший некогда православным, и проповедник папского двора Иоанн, — причем император строго запретил своим избранникам касаться главных предметов спора: об исхождении Св. Духа и опресноках— и приказал проявлять крайнюю осторожность в спорах о папской власти и о чистилище, чтобы не повредить предстоящим прениям на Соборе. Когда же Марк предложил западным епископам вести прения по двум последним вопросам, они согласились рассуждать о чистилище, как о менее спорном. Прения эти не привели к согласию, и каждая сторона осталась при своем мнении, хотя Марк и высказался, что во мнениях обеих Церквей по этому предмету не столь великое различие, как предполагалось. «Римляне, — говорил он, — исповедуют и в нынешнем веке (т.е. до страшного суда) огонь и очищение, в будущем не чистительный огонь, но вечный; исповедуют во времени очищение душ огнем и тем искупление грехов: так, кто согрешил много, освободится после долговременного чистилища, кто же мало, скорее разрешится также с помощью молитвы Церкви. Итак, римляне признают огонь временный и вечный и первый называют чистительным. А греки предлагают огонь только в вечности (основываясь, впрочем, на словах Писания), однако признают и временное наказание душ, т.е. что души, обремененные грехами, отходят в места мрачные, в места плача, где пребывают до времени в плаче и наказании, лишенными божественного света; очищаются же, т.е. из этого мрачного и плачевного места разрешаются, молитвами, приношением Бескровной Жертвы, милостыней, а не огнем» (Concil. Florent., XXXII, p. 28).
Время проходило в излишних словопрениях, обе стороны требовали изложения догматов письменно, а между тем общие собрания Собора не созывались. В это время пришли вести из Константинополя, что султан Амурат хочет осадить столицу. Тщетно император умолял папу о помощи, и одно только провидение спасло столицу от гибели. Среди таких бедствий и материальных притеснений со стороны папы некоторые восточные епископы хотели тайно возвратиться по домам, но от этого их удержал строгий указ императора. Ни император, ни болезненный Патриарх ничего не предпринимали к тому, чтобы незамедлительно начать соборные деяния, и только настоятельные требования восточных епископов побудили папу продолжить их спустя шесть месяцев после открытия Собора. Грекам представлено было право предлагать на Соборе вопросы, на которые должны были ответить римляне. Первым был поднят вопрос об исхождении Духа Святого, и вместо того чтобы обосновывать его на Священном Писании и соборных постановлениях, с римской стороны посылались софизмы, которые еще больше запутывали вопрос. Так прошло четыре месяца, и единодушие в решении этого вопроса вперед не подвигалось. Епископ Марк Ефесский настоятельно требовал, чтобы вместо бесполезных рассуждений прочитаны были определения Вселенских Соборов о догматах веры, в особенности те места, которые касались догмата об исхождении Св. Духа и о запрещении прибавлять что-либо в Символе Веры.
Нелишне отметить, что суждения Марка по поднятому вопросу были настолько убедительны и настолько производили смущение в среде западных епископов, что уже после второго заседания западные отцы решили отклонить торжественное чтение правил Вселенских Соборов, заменив его исследованием на частных совещаниях, ввиду чего и подсылали к Патриарху двух кардиналов и нескольких епископов с предложением об этом, но предложение их по единодушному настроению православных было отклонено и правила вселенские были прочитаны. Когда прочитали правила Ефесского Собора, Марк Ефесский сказал: «На Третьем Вселенском Соборе читан также был Символ, составленный несторианами, о коем упоминаемо было на шестом деянии, и отцы соборные, сказав о нем свое мнение, постановили единодушно, что Символ Никейский должно сохранить неизменным и неколебимым и что не позволено ничего к нему приложить или от него убавить, или предложить иное исповедание под страхом низвержения клирикам и анафемы мирянам. По причине сего запрещения не дерзнули и отцы соборные в Ефессе приложить к Символу наименование Матери Божией, столь необходимое против несториан» (Флери. Кн. СП, гл. 99).