Эту мысль с редкой откровенностью и психологической правдивостью высказывает Юст из Тивериады, соперник Иосифа Флавия (во втором томе "Иудейской войны"):
"Если истина хочет устоять, она должна сплавляться с ложью… Чистая, абсолютная истина невыносима, никто ею не владеет, она и не стоит того, чтобы ее добиваться, она бесчеловечна, она бесполезна для знания. Но у каждого есть своя правда, и он точно знает, в чем его правда… И кто уклоняется от индивидуальной правды хоть на йоту, тот чувствует это и знает, что согрешил".
Юст резко осуждает Иосифа Флавия именно за то, что "разумный компромисс" не стал для Иосифа осознанным и последовательным этическим принципом, — за то, что Иосиф колеблется между стихийным действием, которое его сблизило с крайней партией восставших евреев, и эгоистическими компромиссами.
Расхождение между Юстом и Иосифом продолжается и в отношении к литературному труду Иосифа. Иосиф написал книгу об иудейском восстании, где рассматривает его как результат идеологически-национальной противоположности Рима и Иудеи, религии Юпитера и Иеговы. Юст тоже пишет книгу, но наполненную "цифрами и статистикой".
Здесь отразились искания самого Лиона Фейхтвангера. Второй том "Иудейской войны" был написан до 1933 года, но гитлеровцы уничтожили книгу, и Фейхтвангер был вынужден написать ее заново. При этом, по свидетельству самого автора, материал разросся, и возникла необходимость в сочинении еще одного тома (он еще не издан). Очень интересно (и существенно для развития антифашистского исторического романа), что Фейхтвангер расширил, прежде всего, изображение народа, описание его экономического положения, и представил идеологические проблемы как вывод из реальной народной жизни.
Это изменение программно отмечено в самом романе- в форме дискуссий о сочинении Иосифа Флавия, концепция которого близка к концепции первого тома романа Фейхтвангера. В одной из таких дискуссий в доме сенатора Марулла бывший вождь плебейского крыла восставших евреев, теперь раб сенатора, Иоанн из Гишалы, высказывает знаменитому писателю горькие истины о его книге:
"В начале войны я, знал ее причины не лучше, чем вы (т. е. чем Иосиф. — Г. Л.), может быть, и не хотел их лучше знать… Но дело тогда было… не в Иегове и не в Юпитере: дело было в цене на масло, вино, хлеб и фиги. Если бы ваша храмовая аристократия, — обратился он дружески-поучительно к Иосифу, — не наложила такие пошлины на наше тощее производство, а ваше правительство в Риме — обратился он с такой же дружественной деловитостью к Маруллу, — не навязало нам такие негодяйские пошлины и подати, Иегова и Юпитер еще долго отлично бы друг с другом ладили… Позвольте мне, простому крестьянину, вам сказать: ваша книга может быть образцом искусства, но, прочтя ее, не узнаешь ни на грош больше того, что знал о причине и происхождении войны. К сожалению, вы пропустили все самое важное".
Иосиф не находит ответа. Но и сенатор Марулл во время этой беседы говорит: "Рим погибает не из-за греческого и не из-за иудейского духа и не из-за варваров, — его губит разорение сельского хозяйства".
Насколько эти мысли важны для творческой эволюции Фейхтвангера, можно судить по концу второго тома "Иудейской войны", где речь идет о расслоении еврейского народа в результате военного поражения и о зарождении христианства. Не подлежит сомнению, что Фейхтвангер, по сравнению с первым томом, ушел здесь далеко вперед в смысле изображения конкретной связи "верхов" и "низов", связи между жизненными проблемами народа и идеологическими движениями исторической эпохи; но тем более необходимо конкретно определить ступень развития, которой он достиг.
Внимательный читатель, должно быть, уже заметил, что хотя Иоанн из Гишалы ищет реальных экономических и общественных причин иудейской войны, понимает он их слишком упрощенно, отвлеченно и прямолинейно. Никогда не удастся в научном сочинении (о художественном произведении тут и говорить нечего) прямо связать вопрос о налогах и пошлинах с сложными проблемами идеологии.
Чтобы разобраться в идеологии прошедших времен, ученый должен с большой конкретностью исследовать очень многообразные следствия экономического положения классов, изменений в этом положении, учитывая при этом самые сложные и отнюдь не прямые опосредующие явления. Автор исторического романа идет другим путем. Он лишь в том случае сумеет открыть и художественно передать эти опосредования, если он увидит в экономических проблемах конкретные проблемы бытия определенных людей и сумеет изобразить, как общие проблемы конкретно отражаются в судьбах и сознании этих людей. Маркс писал, что экономические категории являются "формой бытия, условием существования", и он не только подчеркнул здесь как философ материалистический характер экономических категорий, но и показал, как и в какой степени человеческая жизнь может быть художественно изображена с экономической ее стороны. Все дело в том, чтобы в экономических категориях видеть не фетишизированные абстракции (так относятся к ним буржуазная и меньшевистская вульгарные теории), а непосредственные формы человеческого бытия — формы, в которых происходит взаимодействие каждого отдельного человека с природой и обществом.