Историческая новизна и значительность короля Генриха IV заключались в том, что он перестал быть вождем только одной партии, гугенотов, а с помощью гугенотов и всех прогрессивных элементов страны добился национального сплочения Франции. Но эта историческая новизна изображена писателем чересчур отрывочно. Биографически-психологическая концепция романа позволяет новым общественным принципам проявляться только эпизодически, да и то лишь в форме уединенных размышлений героя.
Правда, биографические факты подготовляют читателя к восприятию исторического поворота.
Генрих, вскоре после отравления его матери, тайно встречается с Колиньи. Адмирал говорит о парижанах:
"— Нас ненавидят, потому что ненавидят религию. "И это, видимо, потому, что вы слишком часто позволяли грабить", — добавил про себя Генрих, вспоминая простую харчевню. — До этого никак нельзя было доводить, — сказал он. — Все мы французы.
Колиньи отвечал: — Но одним уготовано небо, а другим — проклятие. Так это будет и впредь — ведь недаром же ваша мать-королева жила и умерла в этой вере.
Сын королевы Жанны опустил голову. Нечего было возразить, раз великий соратник его матери воззвал к ее памяти. Оба они, старик и покойница, были вместе против него, они были современники, отличались одинаково непоколебимой твердостью взглядов".
Полная чуждость Генриха и Колиньи здесь очень ясна, тем более, что уже в одной из предшествующих сцен, в харчевне, Генрих Манн показал своему Генриху IV живую картину ненависти парижан. Но и здесь их противоположность выражена в мыслях про себя, а дальше она превращается уже в немой аккомпанемент начинающемуся с этого места очень живому и широкому рассказу о переживаниях Генриха во дворце. И даже после его бегства от двора, во время открытой борьбы против него, эта противоположность живет только в уединенных размышлениях одинокого гения, которого чудесная сила истории сделала предводителем целого народа.
"Вождем протестантов он должен был быть: им стал теперь вместо него другой, его двоюродный брат Кондэ, который раньше поспел. Этот ревностен, тороплив и не видит ничего дальше борьбы партий.
Глупой башке доверились вы, добрые люди истинной веры! Этот все еще живет во времена господина адмирала. Не понимает, что было бы одно н то же — поделить королевство ради религии или же разодрать его ради собственной выгоды, как хочется непоседе".
Времена адмирала Колиньи прошли: вот большая историческая истина, которую хочет изобразить Генрих Манн. Ведь только эта смена эпох делает возможным, чтобы мысли Генриха IV не остались мечтами эксцентричного и одинокого чудака, а победоносно главенствовали в гражданской войне и стали путеводной нитью для целого периода, притом периода расцвета во французской истории. Секрет победы Генриха IV заключается в том, что он, как и всякий исторически замечательный человек, понял мощное стремление народа к изменению всей жизни, дал этому стремлению сознательную форму и помог претворить его в действие.
Но, как было сказано, этот исторический поворот остается у Генриха Манна только фактом биографии Генриха IV. Поэтому его победа производит далеко не такое сильное впечатление, как его психологическое развитие и воспитание характера. Мы не считаем нужным еще раз подробно доказывать, что причина этой слабости хорошего романа заключается в чрезмерной узости биографически-психологического принципа; если нам говорят, что личные взгляды одинокого гениального человека своей собственной силой побеждают все преграды со стороны друзей и врагов, то, как бы эти его взгляды ни были верны и глубоки, такой рассказ вряд ли может быть убедительным.
Победа идеалов Генриха IV была бы убедительна лишь в том случае, если бы автор создал живые образы людей, более или менее сознательно, более или менее решительно идущих в том же направлении, что и сам герой; тогда герой воспринимался бы нами как предводитель, объединяющий все разрозненные усилия. Различие между периодом адмирала Колиньи и Генриха Наваррского предстало бы тогда, как две ступени в развитии французского народа. А этого в романе Генриха Манна нет и вообще в биографическом романе быть не может, как бы ни были психологически тонко изображены краткие моменты, когда вспыхивают, сталкиваясь друг с другом, различные темпераменты и противоположные взгляды — Генриха и его матери, Генриха и адмирала.