Революционное освобождение из-под ига капитализма вызвало в народных массах волну героического подъема. И этот подъем здесь уже не эпизод, за которым следует неминуемый спад народной энергии; напротив, революционный взрыв расчищает все препятствия с пути, по которому устремляется эта энергия, все расширяясь и усиливая свой напор. Раскрепощенные народные силы проявляют свою творческую природу и прежде всего создают государство социалистической пролетарский диктатуры, которое улавливает тенденции народного исторического развития и организует, соответственно им, строительство общественных норм и учреждений, позволяющих использовать максимум народной энергии для дальнейшего материального и культурного, подъема всего общества.
Уверенность в окончательном и полном социальном раскрепощении народа изменяет отношение исторического романа к будущему и перемещает акцент в отношении к прошлому на то чувство, которое утверждает его перерастание в новые исторические формы; победа социализма в СССР заставляет открывать в прошлом черты и тенденции, остававшиеся прежде в тени, неизвестные классическому историческому роману. В этом смысле новый, вырастающий из современной народности и демократизма исторический роман будет противоположен классическому.
Из всего нами сказанного понятно, что эта новая перспектива открывается не только перед советскими писателями (хотя, конечно, такие общественно-исторические тенденции в Советском Союзе выражаются несравненно яснее как объективно, так и субъективно). Борьба за демократию нового типа, убеждение, что эта демократия недостижима без социально-политического, экономического и культурного освобождения эксплоатируемых масс, — а это убеждение мы видим у писателей народного фронта, — показывает, что перспектива углубления и обновления исторического чувства становится реальностью и для этих писателей.
Литературная реализация новых общественных тенденций неизбежно вызывает, глубокие изменения в формально-эстетических принципах романа и, в частности, романа исторического. В самой общей форме можно определить это изменение, как тенденцию к эпосу. Она ощущается во многих современных произведениях: яркий пример из советской литературы — образ Чапаева, из западной — концепция романа "Генрих IV". Эту черту с необходимостью вызывают к жизни общественные условия, и ей, несомненно, суждено стать основой всего нового искусства. Но сейчас это еще хотя и сильная я постоянно крепнущая, но все же именно тенденция.
То, что Маркс говорил о правовых установлениях, может быть применено также к литературным формам: они не могут стоять выше общества, которое их создало. Они не могут, да и не должны быть выше — ведь их значительность зависит от реализма, от глубины и верности изображения того, что действительно существует. Уже в самой действительности заложены тенденции, ведущие к будущему, и их верное отражение даст нам о будущем более ясное представление, чем любые фантастические догадки или проекты.
Противоположность между современным и классическим типом исторического романа еще весьма относительна. Мы должны были ее подчеркнуть, чтобы предотвратить ложную мысль, будто мы призываем к формальной реставрации, эстетическому подражанию классическим образцам. Такая реставрация невозможна. Различие исторических перспектив обусловливает различие композиционных принципов, принципов характеристики и т. д. Насколько велико будет это различие — над этим вопросом было бы бесполезно задумываться сейчас, в начале нового периода. Это тем более не нужно, что сейчас главной задачей западноевропейского гуманистического искусства остается преодоление порочного наследства буржуазной упадочной литературы. Новые, здоровые тенденции не могут быть иначе проведены до конца. Недаром идеологическая и художественная проблематика современного исторического романа стоит в такой зависимости от сознательных и инстинктивных усилий писателей освободиться от традиций империалистического периода.
В этой борьбе изучению классического исторического романа должна принадлежать большая роль, — и не только потому, что он дает нам высоко художественные образцы отражения народной жизни и, следовательно, может быть прекрасным масштабом для современного творчества с точки зрения его народности. Мало то го: именно в силу своей народности, классический роман осуществлял общие законы большого эпоса. В этом его коренная противоположность историческому роману времен упадка, низведшему великое искусство композиции, рассказа, характеристики до умения подбирать удачные словечки. Тенденция к возврату подлинного эпического величия, к эпизации романа должна возродить общие законы великого повествовательного искусства, заставить писателей продумать их заново и превратить в художественную практику. Если это не совершится, литература, вместо нового подъема, распадется под воздействием противоречий, порожденных современным кризисом; но, конечно, о пессимистическое предположение не может осуществиться.