Новые друзья заменили распавшуюся студенческую компанию, начала вырисовываться тема будущей диссертации. Олег написал пару статей, о которых одобрительно отозвались на ученом совете. И по «гамбургскому счету», который существует в любом стоящем НИИ, Олег Назаренко был зачислен в разряд «подающих надежды».
Однажды в лаборатории раздался телефонный звонок и незнакомый голос попросил позвать Назаренко. Когда Олег взял трубку, ему передали просьбу академика Патона зайти завтра в Институт электросварки в одиннадцать часов. Пропуск будет заказан. Желательно без опозданий.
Голос был энергичный, напористый. Олег растерянно пробормотал: «Хорошо, я буду». Положив трубку, он стал напряженно соображать, зачем понадобился знаменитому академику. Даже мелькнула мысль: не шутка ли это кого-нибудь из старых друзей? В их студенческой компании такие розыгрыши были в моде. Поэтому ни дома, ни в лаборатории он никому не сказал о странном звонке. Просто отпросился на час, и все.
Но в бюро пропусков Института электросварки ему тотчас же выписали пропуск, где в графе «К кому» значилось выразительное: «К директору». Олегу пришлось подождать минуты две в приемной. За это время он лишь мельком успел оглядеть большую комнату с полированным столом, с пальмами в кадках, с рабочим местом референта, больше похожим на диспетчерский пульт небольшого завода. Потом его пригласили в кабинет — просторную комнату, обставленную несколько старомодной добротной мебелью. И, переступив порог этого кабинета, Олег успел подумать, что так высоко он еще никогда не хаживал...
Это был удивительный разговор по своей кажущейся простоте, неожиданности вопросов и реакции академика. Очевидно, поэтому спустя пятнадцать лет Назаренко помнит его во всех подробностях.
Во-первых, Патон без обиняков спросил, не хочет ли старший лаборант О. Назаренко перейти в Институт электросварки. Дело они начинают новое, работа предстоит трудная, но заманчивая. И затем очень подробно рассказал, чем придется заниматься ему, Олегу Назаренко, если он ответит согласием. Говорил академик неторопливо, перемежая речь шутками и сочными выражениями. Так что Олег в одном месте не удержался и, забыв, где находится, откровенно и весело захохотал. Но когда Борис Евгеньевич кончил и прямо, резко спросил: «Ну, так как, идете к нам?.. Тогда пишите заявление. Вот вам бумага», — Назаренко растерялся.
Через пятнадцать лет Олег Кузьмич рассказывал: «Понимаете, я к тому времени уже почувствовал вкус «медвежьего мяса». Опубликовал две неплохие работы, нащупал реальную тему для диссертации... А тут все круто меняется. Практически опять начинать с нуля...» Он тогда не удержался, без обиняков сказал:
— Я хочу у вас за три года сделать диссертацию. Будет ли у меня самостоятельная тема и возможности?
— Пожалуйста. Сколько угодно. Энергичных, ищущих людей мы только приветствуем. Действуйте.
Уже пожимая при прощании руку, академик вдруг оглядел рослую, мускулистую фигуру собеседника и неожиданно спросил, каким спортом занимается Назаренко.
— Вообще-то, академической греблей. (О том, что экипаж их восьмерки выиграл чемпионат Украины, Назаренко промолчал).
Λ Патон в тон ему ответил:
— Вообще-то, это хорошо. Я за то, чтобы ученые интенсивнее занимались спортом.
— Почему, Борис Евгеньевич?
— Наука требует немало физического здоровья и предполагает длительные перегрузки. Да вы это сами скоро узнаете...
Действительно, скоро Назаренко все это узнал сам. Работа, которой он начал заниматься, пошла в таком темпе, что напоминала затяжной спурт их восьмерки.
Только финишный рывок гребцов длится десяток секунд, а здесь все растянулось на месяцы, хотя счет времени тоже был очень жестким. В тот период месячные планы инженеров и научных сотрудников их отдела Патон проверял лично. Объяснял он это так: «Каждый ведет наступление на узком участке фронта. Каждому выделена полоса для боя. Остановка одного вызовет срыв работы всех».
Для чего понадобился академику столь напряженный режим работы целого отдела? Что лежало в основе подобной гонки?
Назаренко отвечает одним словом — «предвидение». Уже вошло в сознание человечества русское слово «спутник». Уже фотографии симпатичной дворняги Лайки обошли первые полосы всех газет мира. И в подмосковном небе отрабатывал действия в невесомости вместе со своими товарищами старший лейтенант авиации Юрий Гагарин. Надвигалась эпоха космических исследований, и наиболее прозорливые уже чувствовали ее дыхание. Но до полета «Союза-6», когда была проведена сварка в космосе, еще оставалось целое десятилетие. Академик и сам не знал точно, когда свершится этот первый в истории сварки эксперимент. Но если бы знал, то ответил бы так: «До полета «Союза-6» остается всего десять лет».