Теория хаоса предлагает еще одну причину отказаться от упований на «идеальные» предсказания. В начале 1960-х годов метеоролог Эдвард Лоренц установил, что тривиальные различия в начальных условиях могут каскадно распространяться по сложным системам (образцом которых выступает погода) и приводить к совершенно различным результатам. Будто бы бесконечно малое начальное различие может многократно возрасти за счет положительной обратной связи. Перед нами так называемый эффект бабочки, получивший такое название в честь метафорической идеи Лоренца: дескать, взмах крыльев бабочки в одном уголке Земли может обернуться ураганом в другом месте. Пандемия COVID‑19 – отличный пример события, изменившего мир и вызванного изменениями генома одного-единственного вируса, настолько крохотного, что его можно разглядеть только в электронный микроскоп.
Пожалуй, к числу наиболее сильных доводов против строгого детерминизма относится тот, который выдвигает эволюционная биология. Если будущее предопределено с абсолютной точностью, почему эволюционные процессы порождают столько сущностей и видов (в том числе наш собственный), которые как будто пытаются вмешаться в ход событий? Зачем мирозданию вкладывать столько «эволюционной энергии» в механизмы принятия решений, если свобода выбора отсутствует? (Мы обсудим некоторые механизмы выбора в следующих главах.) Этот довод тоже восходит к древним временам. В трактате «Утешении философией» средневекового мыслителя Боэция, написанном полторы тысячи лет назад, когда автор сидел в тюрьме Павии [28], госпожа Философия спрашивает, может ли исход гонки на колесницах быть предопределен. Боэций отвечает, что этого не может быть, «ведь бесполезны были бы усилия искусства, будь все движимо принуждением» [29]. Вот именно! Зачем Богу предоставлять людям возможность делать правильный выбор, если исход состязания заведомо известен?
Подведем итог: большинство современных интерпретаций вселенной сходится в том, что конкретные события и исходы предопределены не полностью. Как заметил физик Фил Андерсон в 1972 году: «Способность свести все к простым основополагающим законам не означает способности исходить из этих законов и реконструировать мироздание». В пространстве современной науки налицо небольшие «подвижки». Уильям Джеймс писал: «Части имеют некоторую свободу воздействия друг на друга»34. Если Гекльберри Финн и Джим окунут весло в Миссисипи, они сумеют слегка повернуть плот. Время в В-серии отнюдь не принуждает нас к крайнему детерминизму, потому что, похоже, внутри блочного мироздания происходят какие-то смещения. Ба!
Но еще остается проблема причинности, ведь время в В-серии выглядит так, будто оно допускает изменения вперед и назад во времени, тогда как представление о причинности требует, чтобы изменения осуществлялись лишь в одном направлении, чтобы причина предшествовала следствию.
К началу двадцатого столетия физики обратили внимание на то, что большинство фундаментальных физических уравнений будто бы вполне применимо вне зависимости от того, воображаем ли мы движение времени как поступательное (вперед) или обратное (назад). Вот пример: станем снимать на камеру электроны в движении и попробуем выяснить, движется ли пленка вперед или назад. Сделать это не получится35. Сегодня физики, работающие в исследовательских центрах наподобие Большого адронного коллайдера под Женевой, регулярно сталкиваются с частицами вроде позитронов, способных, похоже, перемещаться вспять во времени. Для этих физических частиц время словно не имеет заданного направления.
Этот факт переворачивает все наши представления о причинно-следственной связи. Некоторые ученые горячо приветствовали данное открытие, поскольку сама идея причинности уже перестала отвечать научной картине мира. В восемнадцатом столетии Дэвид Юм показал, что невозможно застать причинно-следственную связь, что называется, с поличным. Два каких-то события действительно кажутся взаимосвязанными: когда вы бьете по мячу, тот отлетает. Но доказать, что удар заставил мяч двигаться, мы не можем. Беда в обилии возможных причин. Это сокращение мышц моей ноги принудило двигаться мяч? Или отсутствие чего-либо, что удерживает мяч на месте? Или нейроны в моем мозгу заставили меня ударить по мячу? Или во всем виноват Большой взрыв, сотворивший меня, мяч и футбольное поле? Как утверждал Бертран Рассел в 1912 году, идея причинности ведет к бесконечной регрессии. Статистикам хорошо знакома проблема скрытых причин. К 1950-м годам накопились данные о взаимосвязи между курением и раком легких, но британский статистик Рональд Фишер, печально известный оппозиционер и курильщик (а также наемный консультант табачных компаний), заявлял, что существует, не исключено, некий еще не открытый ген, стимулирующий и курение, и рак легких (может, все наоборот, и это рак легких побуждает к курению). Такие аргументы на удивление трудно опровергнуть36.