Все африканцы — на равнинах и в степях — знают эти задушевные беседы. Они доверяют свои чувства тонким пластинкам кисанже, потому что этот инструмент — голос и душа народа.
Проснувшись рано утром, охотники Илунги затушили костры, около которых спали, и каждый направился по своему пути в поисках дичи. А когда солнце опустилось к горизонту, они вернулись, громкими криками давая знать товарищам куда идти. Они снова разожгли костры, потом жарили мясо и ели, разрывая пальцами и посыпая солью дымящиеся куски. Потом все курили одну трубку и опять шагали по безбрежной равнине, идя по следу солнца до тех пор, пока оно не погружалось в сумрак ночи.
Илунга не разрешал своим людям охотиться огнем, потому что земли, на которых они охотились, ему не принадлежали. Он не знал, кто хозяин этой равнины, но понимал, что кому-нибудь она принадлежит. Ведь не бывает же земля без хозяина. Он был убежден в этом и потому не разрешал охотникам поджигать траву.
Горячие ветры прогнали антилоп с холмов Лубы, и они примчались сюда, на раввины Юга, где их встретили охотники Илунги. Но прежде чем охотиться на антилоп, они должны были увидать здешних хозяев. Тридцать раз опускалось солнце за горизонт, но охотникам за это время не встретился ни один человек.
Охотники Илунги не любили охотиться тайком, бегать вслед за антилопами, пробираться в густой траве, как какие-то воры, которые крадут коз… Гораздо приятнее встречаться с животными лицом к лицу, когда они бегут навстречу своей гибели. Они чувствовали себя несчастными, охотясь вот так, без всякого азарта, только для того, чтобы насытиться.
Охотникам Лубы нравилось охотиться огнем, их сердца наполнялись радостью, когда они смотрели на пылающую равнину, когда повсюду слышались рычание больших животных, писк обезумевших крыс, шипение змей и их собственные крики среди языков пламени, извивающихся по ветру. Вот это охота! Это прекрасное и великое занятие мужчин, живущих на равнине. Остальное — просто убийство ради насыщения.
Луба были охотниками равнины, а Илунга прославился как лучший из них. Но сейчас и он, и его храбрые люди были вынуждены охотиться, как какие-то жалкие обитатели лесных селений, которые прячутся около водопоев, под деревом, чтобы в случае опасности влезть на него.
Каждое утро охотники, как только просыпались, начинали осматривать горизонт в поисках признака какого-либо селения, которое обычно можно заметить по дыму, поднимающемуся из очагов. А по ночам Илунга и его люди чутко прислушивались, не донесутся ли откуда-нибудь далекие голоса барабанов.
Однажды охотники попросили Илунгу разрешить им вернуться домой. Не потому, что они устали, а потому, что они здесь никого не могут убить, раз он запрещает им охотиться огнем. Но Илунга в ответ пожал плечами и спросил их: неужели они чувствуют себя такими старыми, что не могут дальше идти с ним вместе? И он напомнил им, что женщины в родном селении уже давно не едят мяса.
— Наши жены и дети едят гусениц, которых ловят на деревьях, — проговорил Илунга.
И никто больше не заговаривал о возвращении в Лубу.
Однажды вечером охотники увидали вдали на равнине какое-то темное пятно. Все побежали к нему. Это была огромная старая мулемба с развесистыми ветвями, множество раз обгоравшая. В эту ночь охотники спали вокруг дерева. Илунга лег последним и уже погрузился в сон, когда до его слуха донесся далекий голос барабана.
— Батуке! — крикнул Илунга, вскакивая на ноги.
Охотники тоже вскочили и прислушались.
Они шли весь день в том направлении, откуда к ним донесся звук барабана. У них кончилась соль, и они не хотели есть мясо без приправы.
— Наши сыновья уже забыли нас! — пожаловался один из охотников.
Илунга сердито оборвал его:
— Твоя жена уже нашла им другого…
И вдруг теплый ночной ветер снова донес до них близкие голоса барабанов.
— Эй, люди! — крикнул Илунга. — Мы уже близко!