Я не выстоял и завалился назад, но подставил ладони на пол, как при стойке на руках, и тут же кувыркнулся, мгновенно отдалившись от дождевика.
Пинок достал до лёгких.
Похоже, пробито.
Больно дышать.
Быстро не восстановить… Значит, сейчас дождевик обрёл силу, разрушительную мощь в разы выше, чем левый кулак?
Значит, чувства Камбару превосходят беса?
Ревность.
Ненависть.
Негативные эмоции.
«Тогда разве я не лучше бы подходила?»
— Ты… — говорил я сквозь пробитые лёгкие. — Ты не можешь... Камбару Суруга!..
Никто не может заменить кого-то другого, никому не стать кем-то другим. Сендзёгахара это Сендзёгахара Хитаги, а Камбару это Камбару Суруга.
Арараги Коёми это Арараги Коёми.
Мы с Камбару разные.
Один из нас знал Ошино.
Один из нас отступил.
Один демон, другой обезьяна.
Внезапная случайная встреча.
Не могу стереть чувство вины.
Чувство вины к Камбару и к Сендзёгахаре. Но это не значит, что я хочу, чтобы кто-то занял моё место. Я не намерен уступать своё нынешнее место.
Да.
Если я твой ненавистный соперник в любви, то и ты тоже мой ненавистный соперник. Я должен ненавидеть её.
А если это настоящая суть моего чувства вины?
Я не принимал Камбару как равную.
Я глядел на неё сверху вниз.
Пренебрегал.
С абсолютно надёжных высот, с позиции совершенной свободы насколько же отвратительно было пытаться воссоединить Камбару и Сендзёгахару, надеяться, что они поладят. Добрый, хороший человек, ага. Жестокий и ужасный человек.
Желание.
Исполнить желание своими силами.
Если своими силами, то можно сдаться.
Если не забываешь, можно сдаться.
— !.. !.. !..
Дождевик выдавал один яростный удар за другим, мощные настолько, что с каждой атакой у меня менялись очертания тела. Из четырёх я ни разу не смог увернуться. Разорванные части тут же автоматически восстанавливались, однако дождевик бил даже быстрее скорости регенерации.
Не успел я и опомниться, как оказался загнанным в угол класса. Не двинуться ни вправо, ни влево, ни назад, меня словно опутали невидимыми нитями. Дождевик здесь больше не сможет маневрировать, здесь он будет твёрдо стоять на ногах, как в бою с ближней дистанции в боксе. Только ближний бой слишком односторонний. Мои светлые надежды, что даже резина подошв этих первоклассных кроссовок сгорит и износится от трения с таким жутким ускорением, обратились лишь ничтожным оптимизмом. Кулак, локоть, колено, голень, носок кроссовок, подошва, всё в различных вариациях и в быстрой последовательности истязало моё тело. Непрерывные удары не давали мне даже закричать.
Это уже не просто удары.
Это чистое давление.
Всё не ограничивается сломанными костями, куда приходится удар, там разрываются и рвутся кожа и мышцы. Чувствуется разница, когда он твёрдо стоит на ногах: разрушительная мощь левого кулака в разы резко усилилась.
Но тем не менее.
Не до уровня силы ног Камбару Суруги.
— Фор… ма…
Тело, может, и бессмертное, а вот одежда нет.
Одежду уже давно разорвало в клочья.
Ой-ёй, ещё одна форма испорчена.
До летней смены формы всего несколько дней, а тут высокий воротник.
И как мне теперь оправдывать перед сёстрами?
— Гх…
На таком расстоянии…
Однако на таком расстоянии, если дождевик хоть на секунду замнётся, я мгновенно обхвачу телом Камбару и смогу закрыть движение дождевику… Если всей тяжестью своего тела я прижму его к полу, то смогу обернуть ситуацию.
Ещё не всё потеряно.
Сейчас я формально загнан в угол, но не загнан по сути. Сколько бы не бил дождевик, покуда у меня держится усиленная регенерация, мне нечего бояться.
Лишь боль.
Боль, как и в сердце Камбару…
Боль значит, что ещё жив.
— Ненавижу.
Прозвучал голос.
— Ненавижуненавижуненавижуненавижуненавижуненавижуненавижуненавижуненавижуненавижу!
Голос Камбару Суруги.
Словно из глубин пещеры, что лежит под капюшоном, звучал, словно поднимался прямо мне в душу.
— Ненавижуненавижуненавижуненавижуненавижуненавижуненавижуненавижуненавижуненавижуненавижуненавижуненавижуненавижуненавижуненавижуненавижуненавижуненавижуненавижуненавижуненавижу!
— …
Ненависть, ненависть такая, что человеку не вынести её.
Злоба, враждебность.
Негативные проявления позитивного кохая.
Словно водоворотом хлынули внутрь дождевика.
Напряжение достигло пика.
— Как посмел, как посмел, как посмел, как посмел, как посмел, как посмел, как посмел!
Продолжала она с каждым ударом.
Голосом, полным ненависти.
— Ненавижу тебя, ненавижу тебя, ненавижу тебя, ненавижу тебя, ненавижу тебя, ненави…
— Камбару, прости, — снова выдохнул я.
Извинился перед Камбару.
— Но я не ненавижу тебя.
Может, мы и соперники в любви.
И ты, и я может, чрезвычайно разные, но тем не менее.
Разве не можем мы стать друзьями?
— ■■■■■■■!
Из глубокой пещеры поднялся неимоверный крик — пинок дождевика пробил мне живот. Пробил. Не разорвал внутренности, а совершенно не обратив внимания на мышцы и суставы, он буквально пробил мой живот, раздробил рёбра и позвоночник и достал ногой стену позади меня. Я нанизан на ногу.
Урон прошёл сквозь пределы моей регенерации.
С чавканьем он вытащил ногу.
Кишки потянулись за ней.
Полностью.
Вытянулись, и теперь я — глубокая пещера.
И внутри ничего.
— Камбару…
Хреново.
С такой дыриной в животе от одного лишь неосторожного движения тело развалится на две половинки. Значит, никаких неловких движений. Я ещё в сознании, но в таком состоянии следующий удар закончит это дело. Насколько же я беспомощен, если позволил одолеть себя? Разве так не исполнится второе желание Камбару? Этого нужно избежать во что бы то ни стало…
Хотя так ли нужно?
Это ещё второе желание.
Если Камбару после этого… сможет воздержаться от третьего желания, разве это не хорошо? Рука Камбару примет прежний вид, к тому же, само желание в некоторой форме исполнится, и она будет рядом с Сендзёгахарой.
Я не намерен уступать своё место.
Не намерен отдавать.
Но намерен простить.
Я должен был умереть ещё тогда, на весенних каникулах… Если так, то как и сказал Ошино, разве это не лучшее решение?
Я дорожу жизнью.
Но это не значит, что боюсь смерти.
— А… ау… — простонал я.
Просто бессмысленный стон.
Словно агония.
Уже неважно, что там с формой.
— Камбару Суруга…
И тогда.
Шквал ни на секунду не затихающих атак дождевика остановился.
Вдруг остановился.
Задержка, которой я так долго ждал.
Однако прижать дождевика, как планировал, я не смог. Дырина у меня в животе не выказывала никаких признаков регенерации, сознания уже практически померкло, но я тоже застыл.
Скорее всего, по той же причине, что и дождевик.
Застыл.
— А вы тут во всю веселитесь.
Двери класса открылись.
Двери, которые не открыть изнутри, открыли снаружи.
А затем вошли.
Сендзёгахара Хитаги в будничном наряде.
— Веселишься без меня, Арараги-кун. Расстраиваешь.
Лицо, на котором не читается эмоций. Ровный тон.
Оглядев класс, она слегка прищурилась.
Как обычно появилась без всякого предупреждения.
Футболка того же цвета, что и джинсы без ремня, растянутый широкий свитер, слабо убранные назад волосы — весь вид Сендзёгахары Хитаги говорил, что она вышла из дома как была.
— С-Сендзёгахара…
С дырой в животе особо хорошо не поговоришь, так что я практически беззвучно позвал её.