Я посмотрел Ханэкаве в лицо.
Левая половина закрыта.
Тесные отношения — это же не раны ставить…
— Так нельзя!..
Страдает от разлада и искажения в семье.
Сама беда не в этом.
Всё довольно сложно — так же, как не стоит разделять людей по рождению и воспитанию, не нужно сочувствовать этим людям или наоборот завидовать. Даже если обстоятельства легко понятны и легко заметны, никакое это не несчастье, скорее всего.
Нельзя бить.
Ханэкава объяснила причину.
Почему её ударили.
Я как третья сторона не особо-то убедителен — всё-таки понимаю, что не стоит соваться в чужой монастырь. Убедителен я или нет, с моими эмоциями это не связано.
В общем, как и в школе бывало.
Ханэкава всегда старается быть правильной и из-за этого часто конфликтует с кем-то — только на этот раз её противником оказался отец.
И он ответил кулаком.
— Семья без любви, да?
— Наверное, даже слишком… или всё-таки мне стоило попробовать пойти на компромисс. С трудом выдержать баланс. Если так, то я плохо поступила. Вот, всё-таки подумай, Арараги-кун. Если тебе сорок лет, стал бы ты слушать, что тебе говорит незнакомая семнадцатилетка? Если злишься и раздражён, это ведь нормально?
— Однако!
Незнакомая семнадцатилетка?
Это что.
Почему именно так?
Может, и не связаны родством, но тем не менее, раз с трёх лет живёте в одном доме, разве это уже не семья?
— С насилием не поделаешь?.. Как ты можешь говорить такое? Это ты не должна прощать…
— М-можно ведь. Один раз.
Я моментально вскипел.
Не знаю, почему — боюсь, я зол на то, что моя спасительница Ханэкава так страдает. Однако моя ярость настигла только Ханэкаву. Ханэкава попыталась прийти к какому-то компромиссу, просто сухие резонные аргументы.
Аргумент ранит человека.
Всегда.
«Один раз можно», что?
Нельзя такое говорить.
Противниками и друзья, и учителя бывали, это плохо, и прямо говоря, не стоит так делать, но таков стиль Ханэкавы Цубасы. Поэтому, прямо говоря, это плохо и не стоит так делать с родителем, если в результате выходит, что тебя бьют — только в этом Ханэкава всё равно остаётся Ханэкавой Цубасой.
Тем не менее.
Я должен был сказать.
Один раз можно ведь…
Эти слова отрицание своей жизни.
Отрицание самой себя.
— Ты пообещал, Арараги-кун. И никому не скажешь.
Ни в школе.
Ни в полиции.
Нет, самой Ханэкаве…
Я не поднимал снова эту тему.
— Н-но такое обещание…
— Пожалуйста, Арараги-кун, — сказала Ханэкава.
Наверное, подумала, что для обещания этого недостаточно, и склонила голову.
— Пожалуйста, не говори никому. Если будешь молчать, я сделаю, что угодно.
— …
— Прошу.
— Ага, хорошо…
Только и смог выдавить я, прижатый к стенке.
Просить за такую нелепость — выпрашивает такую нелепость, я не мог не уступить.
Потому что отказала.
Отказала, и я не могу посодействовать.
Человек сам себя спасает…
— Но сходи в больницу. Ты сама себе наложила повязку? Признаю, довольно умело, но выглядит не особо.
— Хм… Хорошо. Всё равно на Золотой неделе нечего делать, можно и доктору показаться. Я ещё ни разу страховым полисом не пользовалась.
— Если что-нибудь случится, звони мне. Что бы я ни делал, где бы я ни был, я помогу тебе.
— Аха-ха, как мило, — улыбнулась Ханэкава своей обычной улыбкой. — Что что-нибудь?
— Ну, вообще…
— Да, хорошо, Арараги-кун.
А затем добавила:
— Если что-нибудь случится, я сразу же позвоню. Смс тоже можно? — сказала она.
Сказала, но…
В итоге за Золотую неделю мне на телефон ни разу не пришло уведомление об смс от Ханэкавы.
Быть рядом в нужное время… Однако.
Я тогда совершенно не нужен был Ханэкаве, моей спасительнице — просто хотела побыть с кем-то, кто бы помог забыться, кто бы позлился — хоть и не нужен был, но я бесцеремонно был рядом.
Нужно было кошке.
Кошка.
Странность с соответствующей причиной.
А после мы говорили о делах класса, но этого больше не касались и тему не возрождали. Говорили в основном о культурном фестивале. За этим делом мы увидели мёртвого кота, которого переехала машина. Ошейника нет, значит, бродячий. Белый кот без хвоста. То ли изначально порода бесхвостая, то ли оторвали от жизни на улице — непонятно. Белый кот — мех с некоторого ракурса даже серебристый, однако всё тело залито его собственной кровью, так что цвет уже неважен. Состояние жуткое — сколько ещё раз тело переезжали машины? Ханэкава без колебаний вышла с тротуара на проезжую часть и подобрала тело кота.
— Поможешь? — спросила Ханэкава, и я не смог отказать.
Мы похоронили кота у холма неподалёку — так, двадцать девятого апреля, начался первый день нашего с Ханэкавой девятидневного кошмара, пролог завершился.