Кошка превращается в человека.
И съедает его.
Однако вредокот наоборот — нет, просто понимание той же легенды под другим углом. Не кошка становится человеком, а человек — кошкой. Монстрокошка, обратившаяся человеком, неестественностью обнаружит свою истинную личину — неестественность вредокота объясняется раздвоением личности. Если принять лишь эту часть, то это как оборотень. Легенды касательно вредокота имеют множество форм — целомудренная жена вдруг превращается в блудницу и разгуливает ночью по городу; странствующий монах (или воин либо охотник) начинает действовать без раздумий — у нас же история жены.
Если судить лишь по концовке, то в преданиях кошка сразу не появляется. Но как самое общее, компонент, который снова и снова повторяется в историях, это белый кот без хвоста, но главная тема, ось это сам человек.
Две стороны человека.
Подсознательная Ханэкава — чёрная, злая Ханэкава Цубаса.
Или же скорее белая?
Поглотило ли её…
Спросить бы мнение Камбару.
Если так подумать, то обезьяна Камбару наверняка должна быть чем-то схожа с вредокотом — только внешне, внутри же они различны совершенно. Главное отличие в том, что обезьяна, по крайней мере, просто исполняла желание Камбару Суруги по обоюдному контракту, вредокошка же полнейший и безоговорочный друг Ханэкавы Цубасы. На Золотой неделе я с Ошино в итоге со всей злобой напали на саму Ханэкаву, но всё это ради неё же. Даже если и не желанный и не званный, но кошка — друг Ханэкавы.
Какой там друг — она сама и есть.
Обезьяна Камбару это иное.
Сейчас Камбару должна бежать уже.
Однако не связывается.
Никто не связывается.
Ни зацепки, ни даже намёка какого-то. Даже какого-то ключа к разгадке нет.
Как так?
Златоволосая девочка должна быть крайне заметна в нашем городе, однако даже не нашли, чтобы её кто-нибудь видел.
Может, она уже ушла из города?
Нет, она же маленькая… должна быть.
Если меня нет рядом, Шинобу ничего не может. Должно быть так.
Я посмотрел на небо.
Ночь.
Полная темнота.
Звезды — им, конечно, не сравниться с видом у обсерватории — тем не менее показались довольно крупные звезды. Что-то в последнее время уже привычка глядеть на ночное небо — сразу вспоминается Сендзёгахара.
«Всё».
Сказала она.
«Это всё, что я могу дать тебе, Арараги-кун».
Но нет, это неправда.
Ты дала мне воспоминания.
Не только о звёздном небе — с самой первой встречи на лестнице и до этого момента.
Воспоминания… Память.
Память Ханэкавы ещё не исчезла. Для меня лучше, если бы все эти воспоминания о странности исчезли бы, но Ошино сказал обратное.
Да и не особо это связано со словами Ошино.
Я сам всё-таки не хочу забывать.
Эти весенние каникулы.
Этот ад.
Всё же началось именно там…
— Шинобу, Ошино Шинобу…
Её нужно найти.
Обязательно.
Я должен нести эту ношу всю свою жизнь…
— Ладно… Хватит уже отдыхать.
Я снова нажал на педали. Отдохнул всего ничего, но по большей части восстановился — всё благодаря нереальности моего тела.
Раз уж появились звёзды, то время явно позднее.
Ещё немного, и среднекласснице Сэнгоку придётся возвращаться домой. Значит, мои и без того слабые силы будут ещё больше урезаны. Сейчас же и в полицию не обратишься с заявлением о потерявшемся ребёнке…
К тому же, уже ночь.
Вампиры, как всем известно, ночные странники. Вампиром Шинобу не назовёшь, но ночью она чувствует себя определённо свободнее — силы возрастают настолько, что и глубокая ночь становится глубже.
Опасность тоже возрастает.
Уже больше семи вечера… в последующие два часа всё решится.
Если не поспешить… Я поднялся и изо всех сил наддал на педали стоя, как вдруг скорость велосипеда резко снизилась, словно зажали тормоза, обе педали не сдвинуть с места.
Сперва я подумал, что велосипед поломался от такого безумного ускорения. То ли цепь порвалась, то ли колесо спустилось… Однако всё совсем не так.
Какой-то человек запрыгнул на багажник велосипеда.
Нет, человеком это, наверное, назвать нельзя.
Если прямо, то это кошка.
— …
— Нян.
— …
Ясно…
Так же, как и вампиры, кошки… ведут ночной образ жизни.
Белые волосы, кошачьи ушки, пижама…
Хорошо знакомая мне девушка.
Очки сняла — в темноте хорошо видит.
Вид жутковатый… Чуть больше, чем глаза, жутко выглядело выражение лица, немыслимое при изначальном телосложении девушки.
Плащ сняла — похоже, жарко стало. Притча про ветер и солнце оказалась верна… Неожиданно пижама Ханэкавы открылась мне во всей красе, однако из-за нынешнего состояния Ханэкавы удовольствие от этого чувствовалось лишь вполсилы.
Итак.
Рядом сидела Чёрная Ханэкава.
— Ты почему здесь…
— Мрряу.
— Отвечай.
Не надо мне тут твоего фальшивого мурчания.
Чёрную Ханэкаву крепко связали в развалинах школы, и Ошино остался наблюдать за ней, но…
— Вот как, знячит, человек. Мр-р-р.
— Не надо тут мурлыкать.
— Хм. Ну и ладно. Не пялься так, человек. Не зняю, но я продолжал дёргаться и вот недавно освободился от верёвок, ня.
— Недавно?..
А, ясно.
Ночное животное.
На Золотой неделе самосознание возвращалось к Ханэкаве всегда именно днём — ночью сила этой странности намного возрастала. Понятно, если так, то обезьяна Камбару довольно близка.
— Няха-ха-ха-ха.
Чёрная Ханэкава звонко рассмеялась.
Наверное, без причины.
Беспричинных смех.
Мозги тоже кошачьи. Ошино говорил, что базис от Старосты-тян, но я так не думаю… не похоже, будто это какая-то глубинная сторона Ханэкавы Цубасы.
Хотя нет.
Эта Ханэкава Цубаса уже и есть глубь.
А после стала поверхностью.
— Но как ты мимо Ошино…
— Я кот, ня. Пройти бесшумно как две лапы об асфальт, нян.
— Ну это да…
Ошино… ты полнейшая бесполезность.
Странно как-то.
Ещё можно понять, почему он с самого начала темнил про исчезновение Шинобу (вышел наружу, чтобы искать её), но он позволил Чёрной Ханэкаве сбежать… немыслимо.
Сразу после того, как упустил Шинобу.
Он не из тех, кто два раз подряд делает такие глупые ошибки.
Это значит… Ошино специально, то есть, намеренно отпустил Чёрную Ханэкаву?.. Сперва связал так, чтобы она смогла выбраться с наступлением ночи (вредокошка сказала, что освободилась от верёвок, но без помощи не обошлось), а после притворился, будто не заметил, как она сбежала из здания…
Чёрная Ханэкава обнаружила меня лишь своим нюхом и слухом.
Кошка на охоте.
Но вопрос в том, почему Чёрная Ханэкава, освободившись, пришла ко мне, — тут какая-то скрытая причина. Если Ошино упустил кошку намеренно, то, естественно, он уже наверняка предвидел этот её манёвр…
Для чего?
Не понимаю, зачем.
Но он сказал, что времени нет, и силой призвал вредокошку — чтобы услышать рассказ её самой. Так же не понимая, как и я, Ошино скрыл главное: на самом деле в бессвязных словах Чёрной Ханэкавы, наверное, не найти улик или зацепок, даже намёка никакого…
— Эй, кошка…
— Ня?
— …
Я слез с велосипеда и, придерживая его одной рукой, встал напротив Чёрной Ханэкавы, сидящей на багажнике. Слова застряли в горле.
Нечего сказать.
Воу… без плаща всё так чётко вырисовывается. Назвать эту пижаму чисто девичьей было слишком смело, если подуспокоиться, то поймёшь, что пижама обычная, но даже зная это, всё выглядит весьма соблазнительно. Отменяю про полсилы удовольствия. При малейшем движении её грудь отдаётся восхитительными колыханиями. Туда-сюда. Не особо подходящее описание к человеческому телу. Уже как-то хочется забить на развитие истории и продвижение сюжета и всю ночь напролёт любоваться, как она прыгает на скакалке.