Станция «Акме» — это всего лишь крохотное помещеньице; возможно, вы видели ее на одной из узких улочек к западу от Бродвея. На ее окне не слишком четко написано: «Акме». Ее стены и потолок обиты листовым железом, покрытым несколькими слоями краски, как иногда бывает в старых зданиях. Обстановка здесь самая простая: обшарпанная деревянная стойка да несколько металлических стульев с сиденьями из искусственной кожи. В этом районе множество похожих контор: маленькие билетные кассы, диспетчерские автобусных маршрутов, агентства по найму. Если вы живете в Нью-Йорке, вы наверняка проходили по этой улице, но мимо станции «Акме» можно пройти тысячу раз и все же не заметить ее.
Придя туда, я увидел за стойкой человека без пиджака, с сигарой в зубах; он возился с какими-то бумагами. На стульях молча сидели четверо или пятеро посетителей. Когда я переступил порог, человек за стойкой поднял глаза на мое лицо, затем перевел их на мою руку; я показал ему билет, и он кивком пригласил меня сесть на последний незанятый стул.
Рядом со мной, сложив руки на сумочке, сидела девушка. Она была довольно симпатичная; мне почему-то подумалось, что она работает стенографисткой. Место напротив занимал молодой негр в рабочей одежде; его жена, сидящая рядом с ним, держала на коленях маленькую дочурку. Еще там был мужчина лет пятидесяти; отвернувшись от всех остальных, он смотрел в окно, на бредущих под дождем прохожих. Я обратил внимание на его дорогой костюм и шляпу; этого человека можно было принять за вице-президента крупного банка, и я попытался угадать, во сколько обошелся ему билет на Верну.
Прошло, должно быть, минут двадцать; агент за стойкой все еще изучал свои бумаги. Затем ко входу снаружи подкатил маленький помятый автобус, и я услышал, как заскрежетал его ручной тормоз. Автобус был совсем дряхлый — наверное, он сменил уже трех или четырех хозяев. Его выкрасили в красный и белый цвет прямо поверх старой краски; его крылья были бугристыми от бесчисленных выправлений, узор на покрышках почти совсем стерся. На его боку было написано красными буквами «Акме», за рулем сидел шофер в кожаной куртке и потертой кепке вроде тех, какие носят таксисты. По городу разъезжают сотни подобных автобусов с молчаливыми, усталыми водителями; никто не знает, откуда они едут и куда направляются.
Чтобы одолеть пробки и достичь южной окраины Манхэттена, маленькому автобусу потребовалось почти два часа, и все это время мы сидели тихо, погрузившись в собственные мысли и глядя в залитые дождем окна; девочка-негритянка спала. Сквозь покрытое каплями стекло я наблюдал за толпами промокших людей на остановках, смотрел, как они яростно барабанят в двери набитых до отказа автобусов, и видел напряженные, сердитые лица шоферов. На Четырнадцатой улице я заметил, как несущееся по дороге такси окатило грязной водой человека на тротуаре и его губы беззвучно искривились в проклятии. Когда наш автобус останавливался на красный свет, улицу перед нами запруживал живой поток: люди перебирались на другую сторону, обходя затормозившие машины. Я видел сотни лиц, и ни на одном из них не было улыбки.
Я задремал; потом мы очутились на блестящем черном шоссе, где-то на Лонг-Айленде, я снова заснул и проснулся уже в темноте от тряски: мы съехали с шоссе на ухабистую проселочную дорогу, и я мельком увидел впереди какую-то ферму с темными окнами. Потом автобус сбавил скорость, дернулся один раз и остановился. Опять скрежетнул ручной тормоз, и двигатель умолк; мы стояли перед большим строением, похожим на амбар.
Это и впрямь оказался амбар: водитель подошел к нему, с лязгом отодвинул в сторону тяжелую деревянную дверь на железных колесиках и придержал ее, пока мы проходили внутрь. Потом он отпустил ее, войдя вслед за нами, и дверь скользнула на место под собственной тяжестью. Воздух здесь был затхлый, сырой, стены неоштукатурены, пахло коровьим навозом; на убитом земляном полу стояла только некрашеная сосновая скамья, и водитель указал на нее лучом своего фонарика. «Садитесь, пожалуйста, — спокойно сказал он. — Приготовьте билеты». Затем он прошел вдоль нас, компостируя каждый билет, и я заметил в мечущемся свете фонарика, что пол под нашими ногами усыпан мелкими картонными кружочками, похожими на желтое конфетти, — очевидно, это были следы, оставленные прежними пассажирами. Потом водитель опять вернулся к двери, приоткрыл ее ровно настолько, чтобы протиснуться наружу, и мы на мгновение увидели его силуэт на фоне ночного неба. «Счастливо, — сказал он, — ждите здесь». Он отпустил дверь; она закрылась, отрезав от нас луч его фонарика, и вскоре мы услышали, как наш провожатый завел мотор и на малой скорости поехал прочь.