Я кивнул и проводил старика взглядом.
В первый год работы я именно его встретил – и поначалу перепугался, когда он на глазах у меня прошел сквозь стену. Стыдно вспомнить – кинулся тогда к Филибру с воплем «Здесь призрак!». Тот, не отрываясь от заполнения квитанции, спросил о внешности и спокойно пояснил: «Это господин Йоканан. Сколько раз говорил ему, что надо предупреждать о своем появлении».
Уже потом я познакомился и с ним, и с леди Куандер, и с Эрликой, и с Кадрианом… со всеми призраками Почты. Со многими подружился, они даже помогали. Вот экзамен по истории Ожьена сдал лишь потому, что как раз господин Йоканан мне три вечера про него рассказывал.
Нередко думаю – откуда здесь столько призраков? Не дворец ведь какой, здание всегда Почтой было. Спросил у господина Филибра. Получил его обычный ответ: «Это Фелльярд, дракотенок. Привыкнешь».
Я сперва обижался. Потом и в самом деле привык.
Действительно, Фелльярд – страна в центре мира, первая созданная земля. Здесь может быть что угодно, вот местные ничему уже и не удивляются. А мне, наверное, ещё лет десять отвыкать от Арсалена надо.
Уложив последнее письмо, я отошел к краю площадки; слететь вниз проще, чем бежать по лестнице. Замер у края, услышав голоса, перегнулся через полированные деревянные перила.
Перед столом господина Филибра застыл вихрь снежинок, в котором мерцали синие глаза. Надо же! Леакель, снежный дух из Хрустальных Шпилей!
– Вы опоздали, – недовольно говорил главный леттерий. – Причем на… – он помедлил секунду, – сто восемьдесят три года.
– Повелитель был очень занят, – голос леакеля походил на свист ветра и звучал смущенно. На всех Филибр так действует, что ли? – Он только недавно вспомнил о письме. Оно цело?
– Фелльярдская Почта никогда ничего не теряет, – сухо ответил Филибр, и я невольно кивнул.
Искренне горжусь своей работой: Фелльярдская Почта уже десяток веков доставляет письма и посылки во все края мира, от Хрустальных Шпилей до Серебряного моря, и ни разу ничего не потерялось, и дошло вовремя. Хотя и дорого, конечно… ну, и плата нам потому выше.
– Однако, – продолжал леттерий, – его надо извлекать из хранилища. Зайдите завтра утром, если вам не сложно.
Тон был таким, что я бы возражать не стал. Леакель тоже не решился; вежливо попрощался и растаял в воздухе. Филибр недовольно посмотрел на засыпавшие край стола снежинки.
– Инив!
Я слетел вниз, сообразив, что давно уже надо было вернуться.
– Видел? – спросил леттерий, кивнув на дверь.
– Да, – признался я.
– Оставляют до востребования, – проворчал Филибр, – забывают на десятилетия, а потом вдруг спохватываются. Хорошо хоть доверили нашей Почте.
Он посмотрел на огромные часы над входом. Стальная стрелка подошла к шести, и Филибр кивнул.
– Время чая. Заполни вот те две квитанции, пожалуйста.
И направился к малоприметной двери в дальней стене. Каждый вечер так: ровно в шесть главный леттерий идет пить чай, ровно через полчаса возвращается. Любую работу откладывает; вот ведь истинно человек… то есть оборотень привычек. У меня так не получается; я и ем-то обычно в Университете.
Нерешительно постояв у кресла, я все же в него опустился: не первый раз его так заменяю, но все равно не по себе. Это кресло – самшитовое и с бархатной обивкой – пожалуй, немногим младше самого Филибра. Настоящий трон.
Квитанции я заполнил за считанные минуты: мне их стали доверять всего год назад, но руку уже набил. Вернул перо в чернильницу, следя, чтобы ни одна капля не упала мимо, и задумался.
За четыре года я ещё ни разу не побывал в Архиве. Туда спускается только Филибр, и очень редко – вот как сейчас, когда забирают давние письма и посылки; на моей памяти это второй раз.
А ведь интересно – что там? Умом понимаю, что только те самые бандероли, письма и посылки и лежат, но чувствую, что не все так просто. Точно так же, как почуял в начальнике что-то странное и чую по-прежнему. Намекал ему об этом – получил в очередной раз ответ про Фелльярд и привычки.
Но посмотреть не выходит, дверь заперта, а ключ только у главного леттерия. А я не призрак, сквозь стены проходить не умею.
А если… а если за ним прокрасться?
Я даже замер, поразившись идее. Филибр в тот раз дверь за собой не запирал, значит, можно скользнуть следом. Только… получается, что его обману. Ну, или просто не спрошу, это тоже скверно.
Этого не хочется. Ведь Филибр меня принял на работу; да не просто принял, а предложил в самый паршивый миг – когда я сидел у ратуши, не зная, куда податься. Об оплате позаботился, так что мне и на жилье, и на еду, и на всю учёбу хватает. Я ему ещё никогда ни о чем не врал.