Однажды под каким-то предлогом она уехала — по ее словам в родной город, где у нее еще были родственники. В это время я работал много, до одержимости. В таких случаях результат не всегда высокого качества. Как обычно, я ждал ее с нетерпением, но она медлила, задерживалась больше, чем обещала. Наконец она вернулась и дала о себе знать. Помимо всего прочего, я жаждал прочесть ей только что законченный отрывок одного исследования, которое ее живо интересовало. Мне казалось, что я достиг чего-то исключительного. Послушай меня, мой мальчик, не води любимых женщин на фильмы, которые делаешь. Они могут нанести тебе жестокую рану и даже не из дурных побуждений, а нехотя, невольно. У меня же была идиотская привычка, работая, представлять себе восторженный взгляд любимой. При этом она, возможно, была права — работа была еще совсем сырая. Но мы хотим видеть в любимых не критиков, а восторженных поклонников. Нелогично, глупо, но так. «Тайна сия великая есть!». Ну да ладно.
Мы встретились, пошли в одно из любимых наших заведений, поужинали, а потом оказались в своем гнездышке. Я просто не хотел замечать досаду, которая явно демонстрировалась. Моя самоуверенность не раз играла со мной злые шутки. Согласие пойти в нашу квартирку было дано с явным нежеланием, но я не захотел обратить на это внимания. Однако меня понесло, и я уже не чувствовал опасности. Как только мы вошли, я достал два бокала, налил и принялся читать упомянутый опус, представляющий собой, по моему мнению, новое слово в археологии. Он был довольно кратким. И тут холодным душем обрушились на меня замечания, оговорки, высказанные небрежно, с явным желанием побыстрее покончить с разговором. Я же разошелся и высказал целую тираду, причем не по предмету дискуссии, а ни больше ни меньше как по любви, точнее насчет того, как любящий человек должен относиться ко всему, даже неуспехам другого человека и тому подобное. Когда я посмотрел на нее, я открыл в ее глазах на этот раз не лед и мрак, а ненависть, нескрываемую ненависть. Наверное, так ежи в минуту опасности сворачиваются в колючий клубок, готовые отразить любое нападение врага. Открытие было настолько неожиданным, что застало меня неподготовленным, и вместо того, чтобы как обычно проявить мягкость, скрыться за лживой личиной, я тоже весь сжался, как перед прыжком, и выставил колючки. Не хочу мелочиться, не буду передавать весь этот скандал во всех его мерзких подробностях, скажу только, что на этот раз я высказал многое из того, что так долго копилось на душе. Хладнокровной, хорошо спланированной, но жестокой и методической обороной она окончательно вывела меня из себя. И, наверное, я здорово разошелся, потому что вдруг услышал:
— И вообще, если хочешь знать, в эти дни я была не дома а… — и она назвала город, где, как мне было известно, временно находился тот, второй.
Это было сказано с бесподобным нахальством. Этой пощечины я не выдержал. Я дернул ее за руку, вытолкал за дверь, потом кое-как запер квартиру. Хорошо еще, что мне все же хватило рассудка проводить ее, потому что на дворе стояла ночь. В машине я кричал, что было мочи, как валаамова ослица, извергал страшные ругательства, потому что сердце мое захлестывала любовь и жалость к ней и самому себе. Когда мы подъехали к ее дому, я уже кричал, не владея собой, что не хочу никогда, нигде, даже случайно ее видеть, чтобы она старалась не попадаться мне на глаза и тому подобные любезности. Она враждебно молчала, только время от времени поглядывала на меня, будто видя впервые. Как только я остановил машину, она бросилась из нее, сильно хлопнув дверцей. Это был конец. Потянулись долгие месяцы. То ли она скрывалась от меня — я не знаю, только и в самом деле я ее нигде не встречал. Но тайная надежда, что она даст о себе знать, отыщет меня, или выскажет извинения, сожаление, что мы хотя бы случайно увидимся, не оставляла меня. Я снова крутился у телефонов, там, где я по обыкновению мог ее увидеть, вроде бы бесцельно кружил по заведениям, с заготовленным видом, на случай если наткнусь на них двоих. Все тщетно, время шло, а оно лечит и самые лютые раны. Один из моих друзей, который видел, что со мной творится, в шутку подкинул мне, что несчастная любовь излечивается другой, менее несчастной.
Я могу написать целый трактат о том, как капля по капле, крупица по крупице в сознании моем распадался скульптурный образ, созданный моей фантазией, как прекрасные осколки этого изваяния оказывались в грязи, в нужнике жизни. Жалкие осколки когда-то совершенного и прекрасного. Как постепенно из любви рождалась ее противоположность, как наше жалкое и горькое, как яд, познание приходит на смену былому блаженству тела и души. Думаю, что это небезынтересная тема, но, должен сказать, что нигде не встречал я описания того, что я пережил. Завидовать надо не нам, археологам, а писателям, потому что их территория необъятна и неисчерпаема, как человеческая душа, для исследований в их распоряжении столько миллиардов случаев, сколько людей на этой грешной земле.