Главными приглашенными являлись учащиеся Вагановского училища и их педагоги во главе с Дудинской Н.М. и Сергеевым К.М., которые в прошлом были солистами Кировского (сегодня Мариинского) театра и, которых я раньше видела только на сцене. Я фанат балета и поэтому каждая минута общения со всеми танцовщиками (бывшими и будущими) была для меня мигом счастья. В состав группы входила также Зубковская И.Б., в прошлом блестящая балерина, а тогда педагог-репетитор. Во время этой поездки у меня были наиболее тесные отношения с ней. Я до сих пор удивляюсь ее внешней красоте и внутреннему обаянию, простоте и уважительному отношению ко всем. В нашу группу входил и поэт Михаил Дудин. У меня хранится книга его стихов с автографом.
В группе были и другие официальные персоны Ленинграда, но они были слишком важными, чтобы общаться с гидом в отличие от всех остальных членов нашей группы.
Я много написала о поездках за границу, потому что любой выезд за рубеж был чем-то необычным и это, наверное, способствовало популярности профессии гида-переводчика.
Благодаря работе гидом я увидела очень много на Родине, много где была, встречалась и разговаривала с интересными людьми. Эта глава еще не последняя и поэтому об этом еще напишу дальше.
«Устное опережение» и спутниковая антенна
Наталия
Когда-то, в Москве, на Высших курсах «Интуриста» известный психолог, начиная свой курс лекций, спросил у нас, гидов из разных городов СССР, что мы считаем самым важным в нашей работе, какие знания являются приоритетными. Присутствовавшие в зале предлагали различные варианты, но до того, что лежало на поверхности, никто из нас так и не додумался. Ни знание истории вашего города и страны, ни информация из области архитектуры и живописи, ни актуальные данные о жизни сограждан и никакие другие сведения не помогут вам в вашей работе, если вы плохо владеете основным средством коммуникации – языком. Итак, настало время поговорить о немецком языке, который я учила с восьми лет.
Туристы часто спрашивали у меня, почему я выбрала для изучения немецкий. Некоторые даже предполагали, что причиной выбора стали мои немецкие предки. Эта романтическая версия не находит подтверждения в родословной моей семьи. Да и выбирать что-либо в детстве я не могла. Это сделали за меня мои родители.
Я как раз заканчивала первый класс, когда в нашем районе открылась одна из первых в Ленинграде школ с расширенным преподаванием иностранного (немецкого) языка. Почему именно немецкий? Еще свежа была в памяти Великая Отечественная война, блокада Ленинграда. Отношение к немцам было двойственным. Они были недавними врагами. В то же время в стране, да и в нашем городе, было тогда много людей, не только теоретически, но и практически хорошо знавших немецкий язык. Относительно недавно произошло разделение Германии, и возникла ГДР, ассоциировавшаяся в сознании с новым, социалистическим путем этой страны. А раз мы от мала до велика строили социализм и надеялись даже на то, в будущем будем жить при коммунизме, то все граждане ГДР уже изначально казались нам друзьями. Тогда нас воспитывали интернационалистами.
Всем ученикам из близлежащих школ, хорошо закончившим первый, второй, третий и четвертый классы присылали приглашения перейти в новое учебное заведение. Мои родители не возражали. Так я оказалась во втором классе школы, которую сегодня назвали бы элитной. Здесь все было не так, как в других школах: во время перемены мы отправлялись в «рекреацию» (слово, тогда практически не употреблявшееся), где чинно ходили парами по кругу. У нас существовали «русские» и «немецкие» классы. Тот, кто не справлялся с программой по немецкому языку, отправлялся в «русский» класс с обычной программой или, по желанию родителей, переводился в другую школу. Отсев шел постоянно, так что к выпуску у нас в классе остался всего 21 человек.
Лет через 40 после окончания учебы, во время встречи с одноклассниками, один из них признался, что в детстве очень боялся быть отчисленным из «немецкого» класса. Язык давался ему поначалу не очень хорошо, а угрозы учителей видимо лишь усиливали у него психологический барьер. Можно лишь посочувствовать этому мужчине с прекрасно сложившейся карьерой, для которого учеба в нашей школе оказалась навсегда связанной с сильной детской травмой. Кстати, в старших классах мы начали втайне завидовать нашим однокашникам из «русских» классов. У них было гораздо больше свободного времени, они чувствовали себя в обычной жизни увереннее нас.
Над нами с самого начала много экспериментировали. Уроки немецкого были практически каждый день, но в течение первого полугодия обучения мы всё должны были воспринимать только на слух. Латинский алфавит нам намеренно не давали, однако и кириллицей мы ничего не имели права записывать. За полгода мы выучили наизусть две или три немецкие сказки. Лишь много лет спустя, изучая методику преподавания в университете, я узнала, что такой прием называется «устным опережением». Должен ли был этот этап длиться целых две четверти, до сих пор остается для меня загадкой.