Однако Человечество, наверное, так устроено, что ищет легких путей. Очень скоро космические корабли, технологии создания которых опять же были подарены шавгенарами, стали автоматическими. Зачем рисковать жизнями, отправлять людей туда, откуда они никогда не вернутся в привычный мир, ввязываться во временные завихрения и прочие парадоксы Эйнштейна, когда можно послать бот и просто ждать его сигнала о том, что заветная цель – новая пригодная для жизни людей планета – достигнута. Боты были не просто ботами. Они были аналитическими лабораториями, собиравшими первичные сведения о выставленном на галактический аукцион лоте: пригодна ли для дыхания атмосфера, есть ли на планете необходимые для колонизации ископаемые, умеренный ли климат, есть ли жизнь (желательно, углеродная), и если да, то не разумна ли она ненароком. Шавгераны поставили очень жесткое условие: ни при каких обстоятельствах не вмешиваться в дела других разумных. Как ни странно, галактика оказалась достаточно щедра на миры, лишенные даже зачаточной цивилизации, и ленивое Человечество очень скоро принялось перебирать харчами, выискивая планеты исключительно земного типа. И вот, если бот, перелопатив мириады светил в галактике и ее окрестностях, все же находил пригодную для колонизации планету, он (возможно даже, с облегчением) просто падал на ее поверхность, почти полностью сгорая в атмосфере. Земной тверди достигало лишь крошечное семечко – будущий телепорт, путь для людей.
Вот так и вышло, что сеятели перестали быть космонавтами и стали первопроходцами. Потому что один телепорт никак не мог обеспечить колонизацию целой планеты – их нужно было много, а значит, кто-то должен был пройти по нехоженым путям нового мира, чтобы посадить новые семена.
Мартину первопроходцем быть нравилось. Нравилось вдыхать странные ароматы необжитых земель. Нравилось напряжение, внутренняя готовность, которой требовал каждый стокилометровый переход до точки новой посадки. Нравились неожиданные неземные пейзажи, частью которых ему доводилось становиться. Нравилась адреналиновая эйфория, омывавшая тело жаркой волной при каждом непредвиденном шорохе. Он любил усталость, сопутствующую одиноким посиделкам у костерка, когда отступала настороженность – не его, а дикой природы вокруг, которая, казалось, соглашалась принять изможденного путника, как часть самой себя. Еще он любил удивление в глазах непуганых, и оттого любопытных зверей, когда его пути пересекались с их тайными тропами.
И ему было очень трудно представить, что всего этого не будет в его жизни. Эта планета, пока даже не имеющая нормального имени – только бессмысленный набор символов, который все равно невозможно запомнить – была последней в длинной череде пройденных им миров. Совсем скоро они, сеятели покроют ее сетью телепортационных кабин, а потом на их место придут поселенцы и дадут имя миру, который станет их домом. А для Мартина уже не будет новых миров, и он не знал, как станет жить дальше.
Но у него была Солли.
- Я женюсь на Солли, - повторил Мартин после долгой паузы.
- Когда-нибудь – обязательно, - ответил призрак.
Мартин не стал спорить с этим «когда-нибудь». Он закутался в спальник и заснул.
Лес повел себя странно. Когда он только виднелся издалека темной полоской, не было ни намека на горы и даже просто холмы на горизонте. Обычный равнинный лес. Дремучий. Смешанный. Старый. Можно даже сказать, монолитный. Но стоило войти в него, как заискрил почти противоестественной зеленью подлесок, заскакали по траве – откуда ей здесь взяться?! – солнечные зайчики, а ведь и им тоже не должно было быть места под густыми кронами. А дальше и вовсе начало твориться неладное и неуместное. Откуда-то возникали глубокие овраги, поросшие вперемешку величественными грабами, чахлыми и почему-то низкорослыми дубками и ровными рядами будто специально высаженных сосенок. Конечно, это не были грабы, дубки и сосенки, но уж очень на них походили, и Мартин решил предоставить поименование местной флоры ботаникам, как и всегда, соотнеся незнакомые растения с привычными образами. Где-то там, внизу, куда не доставал глаз, не журчали, а шелестели по палой листве ручьи, будто издеваясь над непрошеным путником, намекая, что он не найдет здесь, чем утолить жажду. Под пологом леса было влажно и душно, но подстилка под ногами стонала и похрустывала при каждом шаге. Она оставалась непреклонно сухой, безжизненной и на крутых склонах, которых здесь тоже не должно было быть, предательски съезжала с чавкающей под ногами земли.