– Ты в Москве, может, и была начальницей. А тут мы все одинаковые. Тут, как в стае, – или вместе, или загрызут. Вот сломается у тебя машина на трассе, я на тебя посмотрю, как ты на морозе будешь прыгать. Тут ведь никто по судам не бегает. Не хочу, чтобы тебя башкой вниз в сугробе нашли. Я тебя предупредил.
Этот следователь, Юрка Соловьев, потом был назначен начальником милиции. Мы стали большими друзьями. Он из Ленинграда приехал. Думал, на пару лет, а задержался. Мы дружили по-настоящему. Он и с трассы меня вытаскивал, как накаркал, – я ведь и вправду застряла на служебной машине и, если бы не Юрка, замерзла бы. И прикрывал всегда. Когда я в Москву уезжала, он чуть не плакал. И мы в аэропорт на милицейском «уазике» ехали… Хороший был мужик. Тоже в Ленинград хотел вернуться, но так и не смог. В Норильск перебрался…
Прошли похороны. Проводили Георгия со всеми почестями. Светлана все слезы выплакала над гробом, как безутешная вдова. Галя на похоронах не появилась.
Я ушла с поминок и вернулась в консультацию. Открыла папку, которую мне Моисей оставил, – еще раз просмотрела дело. И увидела среди документов черновик завещания. Не знаю, как я его сразу не заметила. Судя по дате, Моисей его написал еще до суда – готовился к тому, что его посадят. Все свое имущество и сбережения завещал Галине и родному сыну. Приемному сыну Сереже – квартиру в Ставрополе, откуда был родом. Светлане, законной супруге, – ничего.
Я могла выбросить папку и забыть об этом деле. Аванс оставался у меня. Можно было бы спокойно работать. Но я разозлилась. Так бывает, когда что-то внутри бередит, а ты не понимаешь, что именно. И когда все вокруг говорят – не суйся, очень хочется сделать назло. Я опять поехала домой к Светлане, где поминки проходили – она таких расстегаев наготовила, каких начальство никогда не пробовало. И холодец, и салаты – столы ломились. Я подсела к Юрке и показала ему завещание. Он кивнул. Со стороны казалось, что он пьяный в хлам, но когда мы вышли на улицу, оказался трезвым как стеклышко.
– И что ты хочешь? – спросил он. – Я же тебе сказал – не рыпайся.
– Мне съемку пришлют, я добилась, – ответила я.
– А я что должен делать?
– Скажи мне правду. Георгий мог угореть в бане? Ты в это веришь?
– Это ты могла в бане угореть. Но не он, – ответил Соловьев.
– Там ничего странного не было? Ты ведь знаешь, что я имею в виду.
– Было. Бревно рядом с дверью валялось. Как будто кто-то дверь подпер снаружи, чтобы Моисей не мог выйти. Слушай, я думал это из-за буровой. Чтобы не останавливать работы. Думал, сверху заказ – от Моисея избавиться, чтобы дальше не копал да скандал не устраивал – все же знали про ту съемку, но молчали. Да у нас тут и дома на болоте стоят – не сегодня-завтра поплывут. Что теперь делать?
– Мне кажется, это не из-за буровой.
– Тогда только бабы остаются, – кивнул Юрка. – Как ему Светка яду в пироги не подложила, удивляюсь. Она ведь его ненавидела. Да только привыкла к славе и почету. Деньги Моисей хорошие зарабатывал. Она ж чуть что – сыном его шантажировала. Мол, как он Сережку бросит? Вот Моисей и не знал, как выкрутиться. Он очень Галину любил. И все равно развелся бы, не мог больше Светку терпеть под боком. Она ему такие истерики закатывала, я бы ее сам задушил.
– Тогда все сходится.
– Ты тоже будешь из себя героиню изображать? Учти, я тебе ничего не говорил, и дело закрыто – несчастный случай. Поняла? Галю с ребенком жалко. Все же жене достанется. Слушай, я же не гад какой-нибудь. Но я правда не могу. Что мне – Светку за решетку посадить? Из двух баб выбирать? У нее тоже ребенок. Моисей пацана как родного любил. А если Светку за решетку, то парня в детдом? Нет, я не могу в этом участвовать. Не могу выбирать из двух зол. Пусть жизнь сама рассудит.
– Ничего не надо делать. Я сама.
– И что ты надумала? Вот я как только тебя увидел, сразу понял, что моя спокойная жизнь закончилась. Ты в другой поселок не могла приехать? Ладно, я домой пойду. Не могу здесь больше сидеть.
Соловьев уехал, а я опять отправилась в контору, отпечатала завещание Георгия на машинке и наставила всех печатей, какие были. Туфта, подделка. Но хорошая подделка. И с этим листочком снова приехала к Светлане. Люди только разошлись. Светлана была не такая уж пьяная. И уже не рыдала. В квартире музыка играла. Она аж пританцовывала.
– Что ты забыла? – спросила она. Ей уже не нужно было изображать горе.
Я показала ей завещание.
– Успел все-таки, гад. – Она налила водки и опрокинула сразу полстакана.
– И как все было? Теперь ты мне можешь рассказать.
– Интересно, да? – У Светланы аж глаза загорелись. Она была собой очень горда, и ей очень хотелось похвастаться.
Она видела, как Георгий пишет завещание. И в тот день, когда он пришел ко мне в контору, думала, что он пошел оформлять завещание. Видела и то, что он кладет в сумку деньги.
– Я ей ни копейки не отдам, – с угрозой произнесла Светлана. – Я на него горбатилась столько лет, а она – на все готовенькое? Да еще этому гаденышу все достанется? А на моего сына наплевать?
– Ты же знаешь, что он никогда бы не оставил тебя и ребенка без помощи.
– Да больно нужны мне его алименты на три копейки! Да если бы у меня мужик был подходящий, я бы его сама давно бросила. Только где тут найти нормального? Был у меня один, но тоже женатый. Все меня дурой считали, а я не дура. Вы все дураками оказались! Даже Соловьев ваш хваленый ничего не заметил!
– Что? Бревно, которым ты дверь подперла? Заметил.
– Только ничего доказывать не стал. И ты мне не помешаешь! Никто тебе не поверит, а мне поверят! Да я с такими людьми знакома, что тебе и не снилось! У меня тут за столом кто только не сидел! Да мне только позвонить, и все – тебя выкинут из поселка! Вернешься в свою Москву, поджав хвост! Бревно они заметили! А трубу, которую я тряпкой закрыла, не заметили? Ничего вы не докажете! Я ведь дождалась, когда Моисей задохнется, и аккуратно тряпку вынула. Нет тряпки, и улик нет! И его нет! Я и сама в милицию позвонила! Все видели, как я плакала, как над гробом рыдала!
– И тебя не мучает совесть?
– Нет. – Светлана налила себе еще водки. – Он мне изменял с этой бухгалтершей! Да и до этого на сторону ходил. Только героя из себя строил. Когда Галка эта сына родила, он пришел и все рассказал. Просил отпустить его. Даже врать не стал. А мне его честность поперек горла. Как будто он один принц такой, а все остальные в говне. И что ни скажет, все у него складно получается. По совести, по чести. Ненавидела я его за это. Он у всех хороший, со всех сторон, а я вроде как его не заслуживаю. Что ты думаешь, я не слышала, как бабы за спиной сплетничали – какой Моисей благородный и как я ему не подхожу? Только, мол, пирогами его и держу. Да, когда ему надо было перед начальством выставиться, так мои пироги жрал и не поперхнулся. Знаешь, как мне хотелось один раз всем сказать – попробуйте сами поживите с таким героем! Я на вас посмотрю. Его все любят, а меня… как будто я кошка подзаборная. Я его ненавидела. Знала, что он уйдет. И почему я должна отдавать свое? То, что мне принадлежит? У меня тоже ребенок. Я не для себя, я для Сережи! Чтобы он из этого проклятого места на Большую землю вернулся. Да плевать я хотела на все буровые, на все работы! Не будет тут ничего! Все, на кого ни покажи, все на Большую землю мечтают вернуться. Только деньги держат. Языком молоть горазды, а по делу… Как прищучит, так и сидят здесь, сопли морозят за эти гребаные надбавки. Я одна знала, что Моисей никакой не герой! Сволочь, ходок и мразь. Вот он какой. Лучше бы его посадили. Я очень хотела, чтобы его посадили, надолго. Уверена была. Думала, заберу деньги и уеду отсюда. Но он и тут сухим из воды вышел! Условный срок. И как же меня раздражали его разговоры! Про правду, про съемку эту. Да кому нужна его правда? Как бурили, так и будут бурить! Нашелся борец. Тут он чистенький, чуть ли не святой, а для меня он преступник. Ненавижу его. Вот похоронила, и легче стало, что избавилась. Да, я счастлива! Сдох он наконец! И забудут его через неделю! Никто и не вспомнит!
– Ты же понимаешь, что я это так не оставлю, – прервала я ее.