– Александр, ну что ты за глупость придумал! Ты – царевич-солнце, у тебя широкие плечи и золотые кудри, ты чего на богов Олимпа ропщешь, они тебя ни умом, ни красотой не обидели! – со смехом стал отчитывать друга Гефестион, когда заметил, что Александр с серьёзным и даже напряжённым видом стал вглядываться в окно…
– Александр, тебя что-то беспокоит? – спросил Гефестион.
– Да, я вот подумал, что не хорошо как-то, что ты, мой друг, мой названный брат, принц Греции, находишься в рабстве и носишь этот безобразный и совершенно ненужный ошейник раба. Отец сейчас развлекался в охотничьем домике с наложницей, должен быть в хорошем расположении духа. Я хочу в такой удобный момент попросить тебе вольную… – объяснил Александр.
Гефестион побледнел и протянул:
– О, Александр, зная твоего отца, царя Филиппа, я бы на твоём месте даже не пробовал подходить с такой просьбой! И он не бывает в хорошем расположении духа…
– А я всё равно рискну, я же будущий царь и полководец с очень обширными планами, должен уметь рисковать! – ответил с весёлым задором Александр и направился к отцу в охотничий домик через сад.
… Суровый пожилой, но крепкий Филипп сидел с самодовольной ухмылкой на лице и поправлял повязку на покалеченном глазе, когда увидел Александра и надменно, с хрипом в голосе спросил:
– Сын, ты чего пожаловал? Что забыл?
Александр растерялся от такого грубого приветствия отца, но собрался с силами и начал разговор:
– Отец, у меня важный разговор. Дело в том, что мне симпатичен Гефестион…
Филипп грубо рассмеялся и прохрипел:
– Сын, помни, чему я тебя всю жизнь учу: не жалей, не люби, не плач! Хочешь поиметь своего раба, так прикажи ему, если будет строить из себя гордеца и недотрогу, вели сечь, пока не согласиться или возьми силой, ты – парень крепкий!
Александр раскраснелся, закатил свои голубые очи и сквозь зубы ответил царю Филиппу:
– Отец! Когда я сказал о Гефестионе «симпатичен», я имел в виду, что симпатичен, как друг, человек, личность, помощник, названный брат, а не как мужчина, партнёр! Ты всё не так понял, и я не собираюсь слушать такие ушлые советы и слова! И прекрати меня учить, я – не такой, как ты, я хочу и любить, и жалеть, и плакать, как все люди! Больше я к тебе за советом не приду! И прекрати смеяться, ничего смешного в твоей глупой фантазии не вижу!
Александр развернулся, открыл дверь охотничьего домика, чтобы уйти и замер с растерянным выражением лица: на пороге стоял Гефестион, и, судя по напуганному до полуобморочного состояния виду юноши, было понятно, что советы Филиппа он прекрасно слышал.
«Ой-ой, зачем я это сделал?» , – подумал Александр, хотел что-то сказать Гефестиону, но друг Александра помчался от царевича во всю прыть по саду.
– Стой, Гефестион, я всё объясню, ты не так понял! Послушай меня! – крикнул Александр и побежал за Гефестионом, но дело это было бесполезным: напуганный юноша мчался ещё быстрее…
Беготня по саду продолжалась минут пять, а потом Гефестион решил: «Ну, и?! Куда я бегу?! Я ведь раб, все равно меня вернут хозяину, хоть мне и очень страшно, придется остановиться и объясниться с Александром…» . С балкона за этим трагикомичным действием наблюдали Олимпиада и Птоломей, причём Олимпиада явно переживала: то накручивала на палец пышные локоны, то нервно переводила взгляд карих очей с Александра на Гефестиона, а с ребят на охотничий домик.
– Как вы думаете, о, мудрец Птоломей, может, нам вмешаться? У мальчиков явно какое-то недопонимание… – обратилась Олимпиада к Птоломею.
– О, прекрасная царица Олимпиада, я считаю, что мы обязаны вмешаться, только очень деликатно, потому что ваш муж, видно, уже вмешался и всё испортил! – ответил Птоломей.
… Тем временем Александр изловчился, схватил Гефестиона за руку и стал уговаривать:
– Гефестион, друг, ты чего испугался? Отец меня не так понял, он очень жестокий, безнравственный, развращённый человек, я вижу в тебе только друга и названного брата, ни о какой любви, кроме братской, родственной, речи не идёт, тебе не надо меня бояться…
Гефестион заплакал, облокотился на Александра и сквозь слёзы признался:
– Я… я так испугался. Пойми, Александр, то, что имел ввиду твой отец для вас, македонян, естественно. Для нас же, греков – страшный позор. Хорошо, что ты – не такой, как твой отец, и я могу тебе доверять…
Тут от пережитого потрясения Гефестиону стало хуже, он резко побледнел, губы посинели…