… Франсуа и его верный подмастерье были у своей заносчивой заказчицы вовремя, и Франсуа, как кутюрье, помог облачиться жеманной принцессе в новое платье. Шедевр, что сшил молодой кутюрье для надменной кронпринцессы, просто поразил своим великолепием Фредерику-Берту до радостного повизгивания. Невероятно пышное с очень узкой талией платье из золотого атласа с белоснежными жерновами и вставками из кипенно шёлка и нежным маленьким узором в виде геральдической лилии из бриллиантов было более чем богатое!
Фредерика-Берта стояла, кичливо и жеманно любуясь собой и откровенно взглядом, мимикой грубого лица, которое портил крючковатый нос, жестами заигрывала с Франсуа, а тот выполнял вою работу с таким хладнокровием и брегливотью на лице, будто бы сейчас одевал платье на жабу.
– Франсуа Жаккар, вы просто гений! Я в восторге! На следующем балу я точно возьму титул первой красавицы! А вы, как молодой мужчина, считаете меня красивой? Может, вы бы изменили своим принципам, и мы бы провели приятно время? Разве вам не хочется, когда такая красавица предлагает сама? – заигрывая с некрасивой жеманностью, ломалась перед Франсуа принцесса Фредерика-Берта Ротенбургская.
Франсуа слегка насупился мыслью: «Нашлась «первая красавица»! Пугало огородное, а не красавица, вся изломалась, чтобы понравиться мне, а я вот терпеть не могу таких заносчивых надутых девиц! И такую невзрачную внешность не украсит даже это платье!», но с вежливым учтивым тоном ответил:
– Ваше высочество, прошу простить меня, но я своим принципам не изменяю, романов со своими заказчицами не завожу, вас я не оцениваю, как мужчина женщину потому что я на работе! Я – кутюрье, выполняющий свои обязанности, и всё! Если вас в платье всё устраивает, то прошу вашего отца, его величество, расплатиться со мной и разрешите откланяться…
Высокомерная Фредерика-Берта скривилась и фыркнула раздосадовано.
Франсуа пошёл вместе с Китом к королю Хлодвику-Карлу Ротенбургскому, получил жалование и молодой кутюрье вместе с неизменным подмастерье хотели уйти, когда к ним подошла служанка и обратилась:
– Извините, я не ошиблась, вы же – кутюрье Франсуа Жаккар?
Франсуа округлил вои ясные светло-табачные глаза от сильного удивления, опешил, но протянул учтиво:
– Эм,… нет, вы не ошиблись, кутюрье Франсуа Жаккар – это я. А зачем вы искали меня?
– Мне приказала вас найти и позвать в её будуар её величество королева Ульрика Ротенбургская… – объяснила служанка.
Франсуа от удивления потерял на несколько секунд дар речи, вытянул нежное личико, но робко ответил:
– Что ж, раз её величество меня хотят видеть, наверное, разговор пойдёт о новом заказе, проводите меня, пожалуйста, к её величеству королеве Ульрике…
… Когда Франсуа зашёл в будуар Ульрики, то увидел подругу в ужасном состоянии: болезненно бледная, даже чуть-чуть зеленоватая, заплаканная, с невыразимой тоской в больших голубых глазах, она смотрела на Франсуа, облокотившись на изящный секретер…
На юной королеве было одето симпатичное простое синее платье с пышным подолом и с кружевным сточим воротником, а куски аквамаринового атласа лежали на секретере.
Франсуа догадался, что с его подругой случилась какая-то беда, от волнения побледнел и схватился за сердце, но мягким голосом просил:
– Ульрика, у тебя случилась беда? Если не тайна, что же случилось? Я могу чем-то помочь? Я же друг, я беспокоюсь за тебя…
Ульрика бросила несчастный взгляд на лоскутки аквамаринового атласа и, шмыгая носиком, ответила:
– Франсуа, друг, моё главное горе случилось восемнадцать лет назад, когда я появилась на свет, сразу обречённая на одиночество, разбитые мечты и унижения в течение всей жизни. Я…, ты понимаешь, друг, выросла, как я тебе рассказывала в семье очень жестокого человека, торговца мушкетами и ружьями Ханса Беккера, и за детство, со скольких лет я себя помню, я не услышала от родителей ни одного хорошего слова. Мать была равнодушна, как глиняный кувшин, и никогда не интересовалась жизнью своих дочерей, только, когда подрастила до десяти лет, стала учить читать, писать, да вести хозяйские домашние дела. Отец же был настоящий нарцисс, бесчувственный самовлюбленный тиран, он издевался надо мной и моей младшей сестрой, как хотел, и бил, и порол, и держал голодом, всячески унижал, делая из нас покорных служанок. Конечно, это было обидно, конечно, хотелось узнать самую простую родительскую заботу, без любви я чахла, моя самооценка просто была опущена в дождевую лужу. Но, понимаешь, я всегда верила, верила, что моя жизнь изменится к лучшему, когда я вырасту. Ведь я – не глупая кукла, не безграмотная чернавка, я не только хозяйством умела управлять, я образована, и этикет знаю, и танцы бальные, и читать люблю, особенно я полюбила пьесу Шекспира «Ромео и Джульетта», «Илиаду» Гомера , и романы о короле Артуре, и музицировать на клавесине я умею, и, между прочим, никто не знает, а я неплохо, хоть и любительски, к этому ещё пою, и очень люблю это развлечение, когда рядом никого нет. И я верила, что выйду замуж за доброго хорошего любящего меня человека, который будет уважать меня, как личность, любить. Будет не заставлять повиноваться, а относиться, как к равной, уважать. Пусть он был бы не лорд и не граф, и не имел миллионов, был просто зажиточным работящим человеком или торговцем, но мы бы жили, как и положено мужу и жене, в согласии и взаимной любви. Я чувствовала бы его ласку, нежность, расцветала бы и любила в ответ, берегла уют нашего семейного очага. И я пела бы ему, вместе читали бы, когда отдыхали, а потом я бы родила мужу красивых здоровых умных талантливых детей, и у нас была бы большая и счастливая семья. Но все мечты рухнули, когда за несколько сундуков с золотом, отец отдал меня замуж за старого сморчка, страдающего по своей первой жене, равнодушного Хлодвика-Карла, неласкового старика-грубияна, который, ни разу не обратил на меня внимания, как на жену, даже когда я появилась перед ним в том сказочно прекрасном аквамариновом платье. Я не могу смириться с тем, что я совсем одинока, и никогда не могу родить ребёнка. Я пыталась, пыталась наладить свою жизнь королевы во дворце, проявить свой ум, понимание, но и тут я стакивалась с постоянным унижением со стороны этой капризной несносной девицы Фредерики-Берты. А недавно она, позавидовав мне, перед балом, порвала то платье, что ты мне сшил, и это её унижение стало последней каплей. Ты, Франсуа – мой единственный друг, прости за мою слабость и откровенность в этой исповеди, но мне больше не с кем поговорить просто по душам…