По вторникам и пятницам звонит мама. От протяжного дребезжащего сигнала Коре вскакивает и бежит. Но когда она поднимает трубку и слушает, голос звучит приглушенно, с помехами. Маленькая горошина в животе теперь болит сильнее и Коре трудно концентрироваться, на мамины вопросы она отвечает невпопад. Сама ничего не спрашивает. Тут наверху ногам холодно и не хватает одежды. За ней наверх пошли только Титус с Машей, остановились у последней ступеньки на лестнице, теперь стоят, притаившись, и ждут, когда Коре вернется. Папы не видно, дом замер и затаил дыхание. Возможно, отец стоит, прижавшись спиной к соседней стене, и слушает.
— Я так по тебе скучаю, моя малышка, — говорит Катя.
Коре наблюдает за неторопливым танцем пыли в луче света из кухонного окна и молчит в ответ. Вскоре они заканчивают разговор.
В тот вечер у папы застолье, в саду на заднем дворе, темные растения и металлические фонари, воткнутые во все, что стремится к жизни, в стволы деревьев и дальше вниз в землю. Такси все подъезжают и подъезжают, люди выходят, никто не садится за руль, все собираются выпивать и чокаться с ее папой, вместе они поднимают бокалы к небу. У длинного накрытого стола большой костер, куда папа пихает маленькие тела с содранной кожей, а вокруг него искры, словно горящий взгляд ночи. Гости смеются и едят блестящими от жира пальцами и губами, прожевав, криком просят добавки. И ее папа говорит, и клокочет, и пьет. Стоит у огня, как будто охвачен им. В одном глазу — душегуб, в другом — подстрекатель. Он обводит взглядом гостей, пока те не начинают двигаться как волны. Накатывая на Коре, они тянут к ней пальцы, запах мяса дымом проникает в горло, но она уворачивается, пятится сквозь просвет в изгороди из боярышника. По другую сторону — прохладно. Там есть уголок, беседка. Она забирается в старый соседский гамак и ложится, осторожно качается, чтобы он не заскрипел. Отмахивается от первого севшего на нее комара, но второго не трогает.
Снаружи — голубое небо и на нем яркое белое солнце. Папа просит ее лечь на диван в гостиной. Рядом с папой стоит неизвестный мужчина, папин знакомый, коллега по имени Кеннет. Папа задирает ей свитер и потом расстегивает ее джинсы, так чтобы мужчина смог провести осмотр. Его руки надавливают ей на живот в двух местах одновременно. Ей снова стало плохо и в конце концов пришлось обо всем рассказать. Но зло прячется от чужих глаз. Когда папа поблизости, оно ведет себя как и вся Коре — растворяется. Она качает головой, когда мужчина спрашивает, больно ли здесь, или здесь, или вот здесь. После каждого отрицательного ответа Кеннет перемещает руки. Губы у папы напряжены.
— Я много лет водил ее по всем врачам. Делал УЗИ, гастроскопию.
Горошину коллега не замечает, ничего не нащупывает. Она слишком мала, чтобы ее обнаружить. Непроницаемая, блестящая и черная. Они еще немного спускают ей брюки, чтобы пощупать самый низ живота. На лобке выглядывает редкий пушок. Он сразу оказывается в центре их внимания. Влажная змея ползет по внутренностям Коре, руки становятся мокрыми от пота. Напряженная как струна, она сжимает зубы, чтобы выдержать накатывающие одна за одной, заливающие ее, волны стыда. Однако папа и мужчина вроде довольны. Давление на живот прекращается. «Похоже что-то предменструальное. Пубертат. Можно подумать, что она еще слишком мала, но нет». Они небрежно одергивают ей свитер и жмут друг другу руки. Коре натягивает штаны и юркает прочь.
Покинув комнату, она сгибается пополам.
Все подарки она расставила на полке у себя в комнате. Кукле места не хватило — в нерешительности Коре прижимает ее к груди и озирается. Светлые волосы длинные, как у взрослых. Когда Коре на нее смотрит, ее глаза закатываются назад. Коре держит ее на руке, как младенца, и пытается поймать веки, пытается их закрыть. В дверном проеме вырастает силуэт. Там стоит он, виден наполовину. Солнце висит низко и ослепительно светит между деревянными планками окна. Скоро закат. Его пальцы небрежно сжимают стакан, отражающий свет словно янтарь.
— Ну как, молоко появляется? — спрашивает он с улыбкой.
Лицо медленно стекает с нее и падает вниз в пропасть. Там оно летит дальше.
Как только он уходит, Коре прячет куклу в одеялах в гардеробе. Вернувшись в комнату, она ищет своих зверей. Встает на колени и смотрит под кроватью, приподнимает одеяло. Взгляд блуждает по комнате, она выбегает в коридор, в комнату с фильмами, в туалет и обратно к себе. Их нигде нет. Только пластиковые звери смотрят с полки, угрюмые, с нарисованными улыбками и синтетической шерстью. Она ощупывает собственное лицо. Под слоем блестящей резины одни комки, будто высохшие куски угля прямо на скелете.