А я бы ответил…
Что бы я ответил?
Что я думал, что меня так любят. Верил. Знал. Что проводил с любимой когда-то все свое свободное время. Что мы часто гуляли по набережной. Благо живу у моря. Что дарил ей цветы и ходил с ней в рестораны. Рассказывал о звездах на небе и о морских поверьях, которыми меня когда-то развлекал дедушка. Делился смешными историями и никогда не жаловался на проблемы, которых всегда хватало, как и у каждого нормального человека. Что любил и был любим. Когда-то.
Нет, не так.
Я бы сжал руки в кулаки и отвернулся к окну, за которым каре-бурой россыпью листьев шелестел орех и сказал бы, что я действительно дурак. Потом бы долго молчал. А друг сел бы рядом, похлопал меня по плечу и тоже бы молчал. Мы бы думали о своем и, одновременно, об одном и том же. Что любви нет. И что любимой у меня тоже нет. И любовь – это действительно архаизм, замешанный на эгоизме и желании самоутвердиться, просто пережиток. Что если бы была эта самая любовь, то не было бы глупого скандала с любимой тогда еще девушкой из-за пропущенной мною вечеринки. Не было бы и моей гонки в ночь и дождь на машине по бездорожью. Не было бы аварии. И не сидел бы я сейчас прикованный к инвалидному креслу у окна и не раздумывал о том, что есть такое «люди».
И теперь я понимаю, что единственное, что мне очень нужно, - это стакан теплого молока с цветочным медом. А все остальное - всего лишь «пузырьки» в напитке жизни.
Мечты сбываются!
Последние звуки «Аппассионаты» смолкли. Раздались редкие, едва слышные аплодисменты и Ника встрепенулась: её выход. Сердце взволнованно забилось, хотя внешне девушка выглядела очень спокойной. Она расправила складки простого белого платья, вздохнула и бросила быстрый взгляд в маленькое ручное зеркальце, чтобы поправить прическу. На какой–то единый миг показалось, что в гладкой стеклянной поверхности отразилась мужская фигура. Ника вздрогнула.
–…несомненно, – раздался под сводами консерватории усиленный микрофоном голос ведущего, – вы по достоинству оценили выступление одного из лучших учеников нашей музыкальной школы…
«Ты ни на что не способна! Такая же неудачница, как и твой папаша. Зачем я вообще согласилась отдать тебя в эту школу? Только и знаешь, что долбишь по клавишам, как одержимая. У меня от тебя голова болит…»
Девушка отложила зеркальце и поёжилась: настолько явственно раздался в голове голос мамы. Она осторожно выглянула из-за кулис. Зрителей было мало. Истинные ценители искусства редко посещают подобные мероприятия. Матери тоже не было. Все–таки сдержала своё обещание – не пришла. Ну что ж, как говорил дед, «на нет и суда нет»
А деда тоже нет. Сорок дней уже как…
– …Вероника Астафьева!
Ника плавным шагом вышла на сцену и прошла к роялю, повернулась к залу, поклонилась и только потом опустилась на старенький скрипучий стул, аккуратно подвинув его ближе. Пальцы уверенно легли на пластик черно–белых клавиш. Спокойно. Вдох. Выдох. Так деда учил. Пошла…
Первые звуки шестой симфонии Моцарта всплыли к потолку и растворились в воздухе.
«Ну, что ты? Не бойся, я рядом…»
Сидящая за роялем девушка замерла и оглянулась. На миг ей послышался голос деда… Нет, это невозможно. Дедушки больше нет. И вообще, рядом никого нет! Она осталась одна. И здесь, на сцене и дома.
Вчера Ника с матерью сильно поссорились. В который раз за то недолгое время, что они снова живут вместе. Впрочем, они редко, когда нормально общались, а еще реже виделись. Ника жила с дедушкой, а мама в основном по заграницам моталась, и заниматься воспитанием ребенка было не досуг. Чаще всего она по телефону интересовалась, как идут дела у дочери, что нового произошло, хвасталась успехами своего мужа, отчима Ники, и исчезала до нового звонка. Её короткие визиты в родной город были подобны ураганам: такие же стремительные, скорые и разрушительные; в их с дедом размеренном уютном мирке все становилось с ног на голову – и одета Ника не так, и не выходит никуда, и, вообще, провинциалка. Нельзя было сказать, что девушка в чём-то нуждалась. С этой стороны проблем не было, но… Как бы ей хотелось, чтобы мама искренне порадовалась успехам дочери, похвалила, оценила то усердие, с каким она учится, успевая везде: и в школе (хотя это уже выпускной класс и нагрузка не малая), и в музыкалке. Увы, дочь-пианистка, как оказалось, совсем не входила в планы матери. Нику это задевало. Всё, что связано с музыкой, было важно для нее. Особенно этот конкурс. Их хрупкое перемирие спасало только то, что виделись мать и дочь очень мало.