— Прошу вас приготовиться. Сосредоточьтесь. Очистите свои мысли. Вы ни о чем не думаете. Представьте себе лицо человека, которого вы ненавидите всеми фибрами своей души. Ничего не говорите. Просто представьте. Поверните это изображение чуть-чуть вправо… теперь чуть-чуть влево.
Картинка возникла сразу же. Муж. Ее муж, у которого давным-давно кто-то есть. Тюфяк. Бесчувственный, безобразно глупый и такой инертный. Нет, простите, он не дурак. Он просто такой безразличный ко всему! Ей пришлось так много сил потратить еще и на то, чтобы создав бизнес себе создать бизнес своему мужу. Вот только бизнесмен из него прехреновейший. Как из отца рыбак… Как я люблю рыбалку… А он никогда меня с собой не брал. И рыбы не приносил! Та еще была у него рыбалка! Он бросил нас с мамой тогда, когда мне было двенадцать. Я считала себя достаточно взрослой, чтобы не замечать того, что мама с ним мучается. А когда расстались, то… отец забыл обо мне. Я всегда тянулась к нему, а он… как говорится «с глаз долой — из сердца вон». Он был холоден и со мной, и с мамой, и с братом. А как я его любила! Как ждала от него хоть какого-то знака внимания! А вместо этого — тишина! Он уехал обратно, в свой Владимир, о котором бредил все время, пока жил на Украине. Мне казалось, что мама была неправа, что нельзя было переезжать сюда, что после распада страны он так и не смог привыкнуть к тому, что живет не-в-России! И вот я приехала к нему во Владимир, город, в котором я и родилась. Но город не был мне родным! Отец не был мне уже родным! Он был снова женат. Он встретил меня как чужого человека, совершенно чужого! Так встречают почтальонов, сантехников, маляров, кого угодно, только не родную дочь!
Я не знала, что со мной происходит! Но никогда в жизни мне не было так больно! Помню, как шла узкой кривой улочкой, а дощатые домики склоняли ко мне свои старые истрепанные крыши, резанные зверьки почерневшего дерева старались утешить меня… а утешение все не приходило. И даже снег (по глупости я отправилась к отцу зимой), снег, падающий на лицо, не мог отвлечь меня от грустных мыслей. И каждый раз, когда пытаюсь с ним мысленно заговорить, чувствую, как тают снежинки на щеках, как слезы замерзают на морозе, как скулит душа, сжавшись комком, подобно избитой собаке.
Боже мой! О чем же я? Так… о муже!
И Анжелина старательно прокрутила голову мужа во всех мыслимых проекциях.
Колокольчик неожиданно громко прозвонил. Раздался резкий скрипучий голос, не напоминающий голос официанта:
— Достаточно. Ждите. Сейчас будет результат…
Анжела откинулась на спинку стула и стала нервно курить, не замечая, что пепельницы за столиком не было, и что тут же располагалась табличка с призывом не смоктать сигаретку.
На этот раз блюдо вкатил лично администратор заведения. Блюдо было большим и накрыто внушительной серебряной крышкой. С видимым усилием администратор водрузил блюдо на стол. Анжелина сидела тихо, как мышка, почему-то боясь даже пошелохнуться. Администратор отошел в сторону, предоставив официанту возможность установить на стол бокал зеленоватой жидкости, подозрительно напоминающей абсент. После того, как официант ушел, администратор вновь пришел в движение: он положил рядом с прибором тонкий острый молоточек какой-то до боли знакомой формы.
— Что это? — тихим голоском выдавила из себя Анжелина.
— Абсент, — спокойно сообщил администратор.
— Нет, вот это…
— Ах. Это… апельшток, подарок самого Рамона Меркадера, видите, там даже гравировка имеется. Ледоруб в просторечии, — добавил администратор, увидев недоуменный взгляд клиентки. — Вы готовы?
— Да… — еле-еле выцедила Анжелина. Конечно, ей хотелось заехать мужу по черепу, но чтобы ледорубом, это уж слишком!
Администратор жестом заправского фокусника откинул крышку блюда. Там красовалась голова ее отца! Анжелина аж задохнулась от неожиданности. Чего-чего, а этого она никак не ожидала. Она ведь представила мужа! Мужа, а не отца! Голова выглядела совершенно живой, даже щетина на щеках была отображена с фотографической точностью, даже родинка под губой с короткими жесткими волосками, и это вечное пятно-раздражение на носу, вот только глаза были закрыты, так что голова казалась просто спящей.
И тут женщина поняла одну простую вещь: в действительности она думала об отце! Именно его она ненавидела больше всего на свете! Именно в этом она боялась признаться себе, именно про свою ненависть к самому, казалось бы, любимому человеку, нет, любимому мужчине были ее настоящие мысли! Аппарат ничуть не обманывал ее. И тут же на щеках появилось то самое мерзкое покалывание от тающих снежинок, мерзкое ощущение брошенности, ненужности, предательства — все это нахлынуло на нее, стало душить, так что слезы стали вытекать из глаз, а рука сама по себе сжала ручку апельштока.