Мама — это святой человек. Если бы не она, не видал бы я в своей жизни того мольберта. Пахал бы в солнечном Узбекистане, куда вовремя эвакуировали семью военного, но… мама нашла какую-то армянку, которая работала в интернате для одаренных детей, рассказала про меня. Так я оказался в Ташкенте. Оказалось, что есть какой-то талант, и есть жгучее желание его развивать.
Художественное училище. Мне опять повезло. Я учился в столице. Там и женился. Тамара была не самой красивой, не самой изящной, но в ней чувствовался сильный характер, она была дочкой крупного партийного деятеля. Не настолько крупного, чтобы я сразу же вошел в число великих мастеров реализма, но достаточно крупного, чтобы я переехал на Украину, в его родной Чернигов, и там чувствовал себя более чем уверенно. До сих пор не могу понять, был ли это брак по расчету или все-таки по любви? А, может быть, по рассчитанной любви? Впрочем, тогда я об этом и не задумывался, даже когда стал одним из самых молодых членов союза Художников Украины.
Только не подумайте, что я бил баклуши и выезжал только на спине тестя, ну уж нет, я сам пахал как лошадь, да и Тамары не забалуешь. «Душа обязана трудиться» — это был ее девиз, взятый у кого-то из классиков. Вот и первая моя персональная выставка — это как первый бал Наташи Ростовой… такие же глупые волнения. Сейчас понимаю, насколько глупые…
Знаете, все было как всегда. Все было как у всех. Родились дети. Старший — Артем, в честь тестя, младшая — Алеся, в честь, соответственно, тещи. Мы перебрались за тестем в Винницу, получили квартиру, дети стали учиться. А потом все рухнуло. Тесть как-то неожиданно погас. Не умер, а именно погас, тихо, незаметно, как погасла его партийная должность. И горстки пепла не осталось… Я набросал портрет на его надгробье, а что еще мог сделать для этого человека? Тамара начала болеть. А я стал все чаще и чаще прикладываться к рюмочке.
Да, кстати… у меня же еще есть махонький такой резервик… там грамм двадцать пять-тридцать чистейшего спирта… Ха! Точно, на самом видном месте. Поэтому ее и не нашли. Ну, за тебя, Тома… мир твоему праху! Пусть земля тебе будет пухом, скоро и я к тебе присоединюсь в юдоли небесной…
Все мои беды начались со смертью жены. Я, кажется, говорил, что у нее был железный характер? Скорее всего, из меня получился отменный подкаблучник. А что еще было мне надо? Чтобы жена создала быт, уют и все условия для творчества. Так все и было. Но она не выпускала меня из ежовых рукавиц и я был постоянно в творческом тонусе. Нет, мы часто ездили отдыхать, были у меня и творческие командировки. Тогда членство в Союзе Художников давало многое… Но всем руководила жена. Она и не давала мне спиться. Да! Любил выпить и люблю до сих пор! А что? Как еще расслабиться мятежной душе художника? Да если хотите, сам Тарас Шевченко приложиться к рюмочке был не дурак! Вы его дневники почитайте! Я вот читал и на языке оригинала, а не в переводе на украинский. Вот глупость читать Кобзаря в переводе на ридну мову! Так и я выпить не дурак… все мы художники такие. А думаете, легко постоянно под прессом жонкиным жить? Вот за чарочкой и приходит иллюзия того, что ты от нее свободен. Хотел ли я свободы? Да, хотел… Любовь она ведь быстро прошла. Остался только расчет. И интрижи появлялись, и изменял я ей, нет не на пропалую, но бывало… И чуть не оставил ее, так влюбился… а потом испугался ее с детьми малыми оставлять. Дурак был… она бы тоно не пропала, а я вот… Боялся, что пропаду… Ха! Оказывается, не того боялся.
И после смерти жончиной начал я пить без устали. Здоровье мое, благодаря регулярным выездам на море с семьей, поправилось, так что запасов здоровья хватило на пару лет беспробудного пьянства. Самых страшных лет моей жизни, когда деньги обесценивались, а все мое творчество уже ничего не стоило.
Вот, все говорят, что при СССР не было свободы творчества, что личности художника было тесно в рамках официоза… Не знаю, моему творчеству это никак не мешало. Я работал в своем жанре, работал, в тех рамках, которые установил себе сам. И меня они устраивали. Да, были у нас «обязаловки», темы, которые надо было поднять, чтобы пропустили персоналку, были и «колхозы», когда мы собирались большим коллективом, создавая полотно на революционную тематику. Помню, к большой выставке наших «членов» (в смысле, членов Союза Художников Украины в нашей области) мы собрались солидным таким коллективом и писали картину «Революция на селе». Изобразили село, майдан, всадники с революционной вестью, ликующие селяне, весенний пейзаж, всадник, с горячей речью с коня обращается к селянам, рассказывая о светлом будущем… Я рисовал тыны и цветущие садки. Потом мы собрались всем коллективом, был поздний вечер, сидели кто с чем, пили водку, закусывая чем Бог послал и говорили об искусстве. А что изменилось сейчас? Помню, уже при незалежности, мы собрались перед новой масштабной выставкой в том же составе. Было несколько молодых парней, и не было с нами несколько тех, кому повезло умереть до этого бардака. Мы писали историческую картину «Гайдамаки». Украинское село, майдан, всадники-гайдамаки, с вестью о поднятом восстании, ликующие селяне, весенний пейзаж, всадник с коня обращается к селянам с речью, призывая защитить наше светлое будущее. Я рисовал тыны и цветущие садки. А вечером мы собрались всем коллективом, пили крепкий самогон, закусывая чем смогли наскрести и говорили о тяжелой жизни. Вот и все изменения. Хочешь персоналку? Изволь вывести образ Шевченка и не забыть написать про освобождение от москаливщины. А коли поднимешь какую новую тему типа разорения Батурина москалями (чем эта тема лучше разорения Полтавы стариком Мазепой, которое произошло чуток раньше?), то тебе еще и бонус на шею. Противно. Мой конек был натюрморты. Ну, написал я несколько натюрмортов с козацкой шаблюкой, да все равно от этого воротило. Я стал писать все меньше и меньше. А пить все больше и больше. Так и умер бы под забором. Если бы не детки. Не дали пропать отцу-то, ох не дали мне пропасть, сучье семя…