Но кто же он и с какой целью явился? Он мог бы быть персонажем сказки Гофмана. Привиделся он или существует в реальности, живет в этом доме или дружен с хозяевами? Что означала в любом случае загадочная церемония, которую он проделал, и как он собирался в полном мраке передвигаться по дому? Я вышел из укрытия и стал присматриваться к окнам. В просветах между створками ставней последовательно вспыхивали огоньки. Очевидно, незнакомец зажигал всюду свет; неужели он собирается затеять вечеринку – пирушку с привидениями? Я изнывал от любопытства, но не видел способа его удовлетворить. У меня мелькнула мысль просто-напросто постучать в дверь, но такой поступок не подобал воспитанному человеку, а кроме того, мог разрушить чары, если таковые существовали. Я прошелся вдоль фасада и осторожно попробовал на прочность ставни одного окна. Это окно устояло, но со следующим мне повезло больше. Конечно, затея была рискованная: меня могли увидеть обитатели дома или (что еще хуже) я сам мог увидеть такое, что пришлось бы раскаяться в своей дерзости. Но, как уже было сказано, меня подталкивало любопытство, а риск приятно щекотал нервы. Через просвет в ставнях я заглянул в освещенную комнату: на каминной полке горели две свечи в старинных латунных шандалах. Очевидно, это была малая гостиная; обстановка, уютная и старомодная, сохранилась с прежних времен и включала в себя стулья и диваны с холщовой обивкой, обычные столики из красного дерева и вышитые картинки в рамах на стенах. Но даже с мебелью комната имела странный, нежилой вид: столы и стулья были расставлены в строгом порядке, мелкие предметы и безделушки отсутствовали. Я видел не все и мог только догадываться, что справа находится большая двустворчатая дверь. Она явно была открыта, и через нее проникал свет из соседнего помещения. Я немного подождал, но в гостиную никто не входил.
Наконец я заметил, что на стену напротив двустворчатой двери легла большая тень; это значило, что в соседней комнате кто-то есть. Тень была длинная и причудливая, но можно было догадаться, что человек сидит боком и совершенно неподвижно. Мне показалось, что я узнаю торчащие волосы и горбатый нос старика. В его позе наблюдалась странная скованность; он сидел и как будто что-то внимательно рассматривал. Я долго наблюдал за тенью, но она ни разу не шелохнулась. Когда мое терпение уже подходило к концу, тень стала медленно перемещаться, выросла до потолка и расплылась. Не знаю, что бы я увидел дальше, но какая-то неодолимая сила заставила меня закрыть ставни. Что это было – робость или деликатность? Не могу сказать. Тем не менее я не торопился уйти, ожидая, что мой приятель покажется опять. Я не был разочарован, старик действительно появился; выглядел он в точности как прежде и обставил свой уход тем же церемонным порядком. (Перед этим я успел заметить, что огоньки в просветах ставней потухли.) За дверью он обернулся, сдернул с себя шляпу и отвесил низкий поклон. Меня так и подмывало с ним заговорить, но я позволил ему мирно удалиться. И руководила мной, могу сказать, исключительно деликатность… запоздалая – скажете вы. Мне казалось, что он имел право осудить меня за устроенную мной слежку, хотя я со своей стороны не считал, что позволил себе лишнее, поскольку речь шла о привидениях. Я еще немного понаблюдал за тем, как старик неспешно спустился на одинокую дорогу и заковылял по ней дальше. Потом я, размышляя на ходу, направился в обратную сторону. Я был не прочь последовать в отдалении за незнакомцем и узнать, что с ним будет дальше, но постеснялся, а кроме того, признаюсь, предпочел растянуть удовольствие от своего открытия – отщипывать от этого цветка лепесток за лепестком.
И я, как зачарованный, не переставал вновь и вновь втягивать в себя аромат диковинного цветка. Я снова и снова проходил мимо дома на боковой дороге, но не видел ни старика в плаще, ни других путников. Дом, казалось, избегал лишних глаз, и я не собирался никому о нем рассказывать: тайна может открыться одному следопыту, сказал я себе, но никак не двоим. В то же время я был бы благодарен за любой случайный луч света, пролившийся на это дело со стороны, но откуда его ждать, оставалось загадкой. Я думал, что наткнусь где-нибудь на старика в плаще, но дни шли, а он не показывался, и я перестал надеяться. И все же было понятно, что старик живет поблизости, иначе бы он не совершил свое паломничество пешком. Если бы пришлось добираться издалека, его наверняка привез бы какой-нибудь старинный кабриолет с большим верхом и желтыми колесами – транспортное средство такое же гротескное и почтенное, как седок. Однажды я решил прогуляться по кладбищу Маунт-Оберн, которое в ту свою раннюю пору, в отличие от нынешней, представляло собой полный очарования лес. Кленов и берез было больше, чем ив и кипарисов, и усопшим лежалось просторно. Это был не город мертвых, а скорее деревня, и задумчивый пешеход не встречал на каждом шагу назойливые напоминания о гротескной стороне наших претензий на посмертный почет. Я собирался насладиться предвестиями весны – одним из тех теплых дней на исходе зимы, когда охваченная дремотой земля делает первый глубокий вдох, готовясь сбросить с себя оковы сна. Солнце скрывалось за дымкой, но все же грело, и из самых дальних, потаенных уголков медленно уходила стужа. Полчаса я бродил по кривым кладбищенским дорожкам и вдруг на скамье, напротив вечнозеленой изгороди с южной стороны, узрел хорошо знакомую фигуру. Хорошо знакомой я ее называю потому, что этот образ часто посещал мои воспоминания и фантазию, хотя наяву я видел его лишь однажды. Старик сидел спиной ко мне, но этот просторный плащ нельзя было ни с чем спутать. Ну вот он, наконец, тот самый посетитель дома с привидениями, и вот она, возможность с ним заговорить! Я проделал обходной маневр и приблизился к нему спереди. Он заметил меня еще в конце аллеи и продолжил сидеть неподвижно, сложив руки на рукоятке трости и наблюдая за мной из-под черных бровей. Издали эти брови выглядели устрашающе; они были единственным, что я видел на лице старика. Но, приблизившись, я успокоился, так как сразу почувствовал, что внешность бедного старого джентльмена уж слишком эксцентрична и он не может быть так свиреп на самом деле. Эта воинственная физиономия представляла собой не более чем карикатуру. Я остановился перед ним и вежливо спросил разрешения присесть рядом, чтобы немного отдохнуть. Он ответил исполненным достоинства жестом согласия, и я опустился на скамью. Отсюда я смог скрытно его рассмотреть. Солнечным утром он выглядел не менее чудно, чем в ненадежном сумеречном освещении. Застывшие черты лица напоминали топорную резьбу по дереву. Глаза горели, нос устрашал, рот выражал непреклонность. И все же вскоре, когда старик медленно повернулся и смерил меня пристальным взглядом, я понял, что за этой зловещей маской прячется очень кроткий человек. Я даже подумал, что он был бы рад улыбнуться, но мышцы, раз навсегда задубевшие в грозной гримасе, ему не повиновались. Мысль, что он может быть сумасшедшим, я отбросил: ровный блеск глаз не говорил о безумии. На самом деле в его лице читалась просто-напросто неизбывная грусть; возможно, мозг у него был цел, но сердце разбито. Одежда была поношенная, но чистая и аккуратная; старый синий плащ подвергался регулярной чистке уже, наверное, полвека.