Посему всегда находились те, в ком жила надежда. Жила даже после многих лет собственных страданий, недоедания, скорби и ежедневного страха услышать колокол, возвещающий о приближении монстров к городу, увидеть огненные сигналы на стенах, что говорили о направлении нападения.
Одной из таких была Ауфиль. Эльфийка лет двадцати на вид, с ярко-фиолетовыми волосами и шоколадного цвета кожей, на которой плохо проглядывались ее шрамов и проступающие сухожилия. Она, как всегда, заставая Друма за его обычными речами, поднялась на ноги и направилась к нему. Зачесывая длинные пряди за острые вытянутые уши, она неспешно подошла к стражнику, пока тот игнорировал ее, и встала рядом. Даже когда человек сидел, она была только немногим выше него. Тем не менее, эльфийка отвесила ему звонкую пощечину, не удивив ни самого Друма, ни завсегдатаев.
— Если я еще раз услышу такое, то твое жалование снова урежут вполовину.
Взгляд девушки был исполнен презрения к собеседнику. Тот повернулся к ней, при этом не потирая больную щеку.
— Ну, может в следующем месяце. А сейчас я могу говорить что хочу, меньше уже не сделают. Твоими стараниями, кстати сказать, — в голосе вояки лишь отдаленно можно было услышать насмешку. Сам он наверняка считал такие слова не более, чем правдой, поданной в колкой форме.
— И я поступаю верно. Ты знаешь это, — эльфийка была непреклонна и будто требовала извинений. Впрочем, такая сцена происходила уже не в первый раз, и все догадывались, как она закончится.
— А ты знаешь, что врешь сама себе.
На лице Друма не было ухмылки, не было надменности. Только выражение усталости от всего на свете, это лицо человека, смирившегося с ужасами вокруг, принимающего их без прикрас. Человека, желающего такого же холодного, мрачного спокойствия и окружающим, не только себе. Познавшего разочарование и пустоту в темнейший час своей жизни, когда в нужный момент, несмотря на отчаянные мольбы, помощь не пришла.
Ауфиль злобно фыркнула и вернулась доедать свою порцию.
— Милая, ты бы хоть била по разным щекам, старик так не от монстров, а от тебя откинется.
Еще один эльф, рослый, с тусклыми грязно-розовыми волосами до плеч и кислотно-зеленым оттенком кожи, взял ее ладонь и слегка погладил крупными, но утонченными пальцами. Получив в ответ лишь грозный взгляд, а сама Ауфиль быстро отняла руку.
— Он крепкий. И хватит меня останавливать каждый раз, Дерек. Если даже я сдамся, то мы никогда не увидим новый рассвет, — склонив голову в свою кашу, эльфийка скрывала полные грусти и боли глаза, выдающие ее усталость в ожесточенной моральной борьбе с отчаянием. Отчаянием собственным и чужим.
— Листочек, прошу, не переживай так. Помни, пожалуйста, что я на твоей стороне, — вздохнув, Дерек про себя отметил, как снова не сказал, что верит ей. И он знал почему — тогда он бы соврал бы. Просто так, даже не ради защиты. А делать это по отношению к самой заветной мечте любимой он не мог.
Шмыгнув носом, девушка откусила ломтик хлеба от своей порции, ощущая при этом урчание в животе. От ночи к ночи ее желудок получал настоящую еду трижды — но бедственно мало. Все остальное время он полнился отвратного вкуса зельем насыщения.
— Да, ты прав. Прости, я что-то устала, — эльфийка тряхнула головой и затем пару раз хлопнула себя ладонями по щекам, — Я думаю, завтра подменю кого-то, детям надо есть… Пусть тяжело, но хорошо, что Грим и Байя с нами.
— Родители всегда помогут своим чадам. В этом ведь смысл семьи, правда? — нежно улыбнувшись его избраннице, эльф словно пытался заверить ее, что если так будет в их семье, то будет и везде. В том числе между ними и Всеотцом.