- Получилось вроде, старикан.
- Угу, ты можешь так сказать: получилось.
Он явно фальшивил. Я открыл бутылку текилы, которую мы распили за пятнадцать минут даже без лимона в перерыве между глотками. Потом Виктор разговорился, и я понял, в чем дело. Вид осужденного на казнь и газовая камера открыли ему, что жизнь - это отнюдь не ребячество, не забава. Мы оба частично были ответственны за эту казнь. Мы неотвратимо пали в своих собственных глазах.
На автомагистрали 101 Виктор набрал скорость до ста семидесяти, да так и сохранял, ныряя между машин. Это было идиотство, это был конец. Я был один, без моего Поводыря, на берегу кровавого потока. В конечном итоге инспектора дорожные нас остановили. У Виктора был столь возбужденный, а у меня столь апатичный вид, что они начали искать на наших руках следы уколов наркотиков.
Я им ни слова не сказал, даже своей фамилии, они, бедолаги, вынуждены были искать какой-нибудь документ в моем портфеле, чтобы узнать, кто я. Виктор пришел в бешенство, кусаясь, брыкаясь, пена изо рта, пятое и десятое, пока один из полицейских не треснул его дубинкой. А я наблюдал.
Мой друг нарвался на штраф лишением прав, поскольку его папаша подмазал одного психиатра, который диагностировал приступ сумасшествия и пристроил его на некоторое время к чокнутым. Сейчас он вышел из этого зоосада, но продолжает посещать этого "вправляющего головы" трижды в неделю, да еще и платит ему за визит сороковку.
Ему и впрямь это необходимо. Несколько дней назад я встретил его на улице Сан-Франциско; он мягко вышагивал по улице босиком, одетый, несмотря на холод и туман, в майку и джинсы. Он казался возбужденным, взволнованным и весь в своих мыслях.
- Ну как, все в порядке? - спросил я у него. - Что нового?
Медленно кивая головой, он ответил:
- Вот, так просто они не дадут нам выкарабкаться. Для них простой факт жизни - это преступление.
- А ты что, больше не носишь ботинки?
- Я не могу больше их носить.
Он подошел ближе, огляделся и прошептал трагическим тоном:
- Я слышу теперь только подошвой ног.
А потом, кивнув головой, он исчез, затерялся в толпе, как сбившаяся с пути пантера; прошел мимо торговцев фруктами, зеленщиков, волтузивших друг друга подростков, полицейских, пытавшихся поймать лихих парней с наркотиками. Виктор, я думаю, не хочет больше слушать матери-земли; он хочет слушать только ободряющий шум червей, которые медленно пожевывают.
Которые пожевывают и ждут Виктора, может быть, в итоге, следующего.
Моррис Хершман
Письма читателей
Дорогой господин Хичкок,
Пишу вам, потому что много слышал о вас и очень хотел бы знать ваше мнение по поводу кое-чего. Мои друзья говорят, что я мог бы стать хорошим писателем. Надо сказать, у меня талант писать письма.
Ну, в общем-то, может, вы могли бы сказать мне, нрав ли я или неправ, что у меня такой вот страх.
Да, так возвращаясь к моей истории. Это произошло на самом деле. Если вам захочется написать роман, то я мог бы с вами сотрудничать: у меня история, а вам остается только ее записать.
Это произошло со мной на пляже в Брайтоне. В Кони-Айленд, вы знаете, что в Бруклине.
Когда я хожу туда, я беру всегда с собой в бумажном пакете большое полотенце. Я его разворачиваю, раскладываю на песке, снимаю брюки, рубашку, а поскольку на мне купальник, я пытаюсь тут же воспользоваться возможностью позагорать. Я располагаюсь около старого, облупившегося рекламного щита, где написано: "Бухта-2". Здесь очень много людей моего возраста, мне около тридцати; они все приходят сюда. Распростершись на песке, я смотрю на проходящих надо мной по решетчатому настилу загорающих, отдыхающих. Хотя вроде бы и много таких щитов, и, таким образом, нужны штаны и рубашка, чтобы здесь прогуливаться, но никто, правда, внимания на это не обращает.
То, о чем я хочу вам рассказать, произошло как раз сегодня после обеда. Вы знаете, какая сейчас в городе жарища: 34 градуса в тени. Люди валились прямо как мухи. Даже на пляже сегодня было такое впечатление, что ходишь по иголкам.
Я прождал полчаса, и поскольку никто из моих друзей не "отметился", пошел поплавать. В воду всегда вхожу до лодыжек, а потом ныряю, чтобы дать окунуться сразу всему телу.
Словом, поплыл я и проплыл первый буй - бакен. Как у всех бакенов, у этого тоже был красный верх с такими штуковинами по бокам, словно прилипшие мидии. Вдруг вижу, какой-то тип прямо на меня оттуда плывет, а в метрах пяти, слышу, как кто-то кричит: "Сэм!" Потом бульканье, шум пузырей. Этот тип исчез (ну, тот, что оказался прямо передо мной, назову его номером один, чтобы не путаться), а потом он всплыл на поверхность, рука под подбородком второго, и он тянул, тащил его.
Он кричал: "Этот человек ранен!"
Уж я-то тоже был способен заорать, да еще как: "Посторонись! Место!"
На пляже стали делать ему искусственное дыхание. Я не мог оторваться от тренера по плаванию, человека в белой майке, стоящего на коленях над утопленником, его ноги между ногами тренера, который равномерно нажимал ему на грудь. Не забуду этого никогда в жизни.
Можете себе представить, сколько это продолжалось!
В общем, этот тип, который его приволок, держался в стороне немного. На нем была ярко-красная резиновая шапочка и купальник с белыми полосками по бокам. Он был эдакой здоровой дылдой, из тех, которые, вероятно, никогда не перестают есть. Его карие глаза смотрели на меня, не видя меня.
"Бедняга, не знаю, кто это, но вот не повезло", - повторял в это время дылда всем, кто хотел его слушать. Потом вдруг он замолчал и показал на что-то пальцем: "Смотрите!"
Я посмотрел, но ничего особенного не увидел, только то, что обычно видишь на пляже: мальчишки, продающие мороженое или апельсиновый сок в бумажных стаканчиках, или коробки холодного шоколада да еще целлофановые пакетики с чипсами. Продавцов всегда узнаешь по их белым панамкам, защищающим их от солнца, точно как в фильмах про охотников на хищных зверей в Африке.
Слева от меня какой-то тип переходил от девушки к девушке, все пытаясь завязать разговор, "работал", как они теперь говорят. В общем, в "Бухте-2" полно народу, потому как все они практически приехали провести свой летний отпуск в такие места, как Вайтер Роу, Бэннэр-Лоудж, Тэминетт, Леманинк, и так далее.
В одном месте на пляже люди окружили игрока на укулеле, который играл мелодию Блю-Тэйл-Флай. Он остановился, чтобы сказать несколько слов об одном из клубов в центре города, клубы для холостяков определенного возраста, сказать одному из тех, кто пел:
- Сегодня вечером я буду танцевать в клубе "Нову Дэпар".
И тогда я увидел, на что показывал пальцем дылда. С трудом пробираясь через расстеленные полотенца, двигались двое. Они что-то несли вдвоем похожее на марлю, кусок марли, сложенный вдвое. На самом-то деле, это были носилки. Парня укрыли белой простыней прямо с головой, да так, что он не мог даже дышать.
- Думаю, что они отвезут его сейчас на спасательный пост, - сказал я маленькой блондинке, стоявшей рядом со мной; мне помнилось, что я где-то не то в "Бухте-6" не то в "Бухте-7" видел деревянный домишко, вроде бы на сваях с винтовой лестницей, ведущей в диспансер.
Блондинка покачала головой:
- Нет, ему теперь нужна машина "скорой помощи" и морг. Я его сегодня видела. Отличный пловец.
Рядом стоящий дылда подал голос:
- Видимо, свело судорогой или еще что-нибудь. Мы заплыли далеко, за четвертый бакен, никого вокруг, кроме...
И он повернулся ко мне, как если бы только что заметил мое присутствие.
Я представился. Он пробормотал, что рад познакомиться со мной, но не назвался. Взгляд его был жестким.
- А что вы, собственно, заметили, увидели? - спокойно спросил он.
- Да в общем-то я увидел вас на нем, вы пытались его поймать. То, что вы проделали, поистине это работа героя. Вам нечего стыдиться, можете мне поверить!
Больше я решил в этот день не купаться. Когда пришли мои друзья, я им рассказал, что увидел, а остаток дня провел, загорая на солнце.
В какой-то момент я почувствовал на себе взгляд. Я поднял глаза. Дылда был здесь, недалеко. Он спросил у девушки, какую книгу она читает, но время от времени бросал взгляд в мою сторону. Я закрыл глаза, вытянулся и забыл об этом.