И он серьезно уверял Ростика, который обливался слезами, читая рассказ «Муму»:
— Ты же ничего не знаешь! Потом все было очень хорошо. Муму выплыла, и ее взял к себе лесник. И они вместе стали ходить на охоту, и Муму превратилась в огромного пса с лохматой шерстью.
Разве Витька лгал? Нет, он просто хотел, чтобы нам было хорошо. Он был добрый, но старался прятать доброту под насмешкой.
Он утверждал:
— Ирония — это прежде всего самозащита.
Еще он любил давать прозвища.
Каждого из нас он определил, как мне думается, точно. Семена, усидчивого тугодума, он прозвал каменным человеком. Ростика, сентиментального и хитрого, — слезоточивой капельницей. А меня он никак не прозвал. Признавался откровенно:
— Никак не могу придумать тебе прозвища…
Зато он придумал игру, назвал ее «Абракадабра». Если кто-то из нас подходил к другому и произносил: «Абракадабра», тот, к кому обращались, должен был немедленно упасть на землю, где бы, когда бы это ни было.
Много позднее я поняла: в этой игре был заключен свой немаловажный смысл. Мы уже тогда учились во что бы то ни стало выполнять свое слово.
Это была наша самая любимая игра.
Помню, как-то в воскресенье я с отцом шла по улице, мы направлялись на день рождения бабушки.
Я не шла, а словно плыла по воздуху. Накрахмаленное маркизетовое платье, белое в голубых цветочках, шелковые банты в косах, пробор ниточкой, — украдкой я даже любовалась собой, хотя и теперь как-то немного совестно в этом признаться.
Мне казалось тогда, все на меня глядят, такая я нарядная и вся блистающая.
И тут мне повстречался Витька. Он поздоровался с моим отцом, потом подошел ко мне, шепнул:
— Абракадабра.
Я оглядела себя, умоляюще взглянула на Витьку.
— Абракадабра, — беспощадно повторил он.
У меня даже слезы выступили на глазах, но уговор дороже всего. И как была, в белом платье, стоявшем колоколом, я плюхнулась на пыльный тротуар.
Отец закричал, не помня себя:
— Катя, что с тобой?!
— Ничего, — пробормотала я, быстро вставая и отряхивая платье.
Витька ухмыльнулся, прошел дальше.
«Хорошо, что нет дождя», — подумала я, очищая от пыли свой разом поблекший наряд.
Я забыла сказать, что «Абракадабра» была еще и нашей тайной.
Никто не должен был знать о ней, ни одна душа. И хотя всю дорогу до бабушкиного дома отец не переставал пилить меня, допытываясь, чего это я вдруг, ни с того ни с сего растянулась на тротуаре, на ровном месте, я так ему ни в чем не призналась.
Конечно, мне не хотелось оставаться в долгу перед Витькой.
Я улучила момент, когда он вместе со своим классным руководителем шел по коридору (мы все учились в одной школе).
Я подошла к нему, он мельком глянул на меня и продолжал разговор с учителем; как я поняла, это был не самый легкий разговор о какой-то, по его мнению, незаслуженной отметке.
Но я приблизилась к нему, не без ехидства отчеканила:
— Абракадабра.
Витька отмахнулся от меня, но я не отставала:
— Абракадабра.
Витька метнул в меня яростный взгляд и… покорился. Как стоял, так и рухнул.
Что тут было!
А еще мы любили другую, куда более захватывающую игру. Не помню, кто ее придумал, скорей всего Витька.
Мы рассказывали друг другу всякие истории, причем начинал обычно Витька, потом продолжал Ростик, потом — Семен, а заканчивала я.
Помню, Витька начинает говорить с выражением, приподняв свое маленькое лицо с большими очками:
— Гремел гром. Сверкали молнии. Дождь лил как из ведра, преступник в замазанной кровью одежде торопливо убегал прочь, а на берегу остался лежать труп убитого им врага. Через час сюда примчались милиционеры с собакой и сотрудники уголовного розыска. Они обыскали весь берег, обнюхали все следы; главный сыщик Советского Союза собрал немного земли в конверт и обнаружил возле убитого окурок папиросы «Северная Пальмира»…
— Главного сыщика звали Арнольд, — продолжал Ростик, питавший пристрастие к заграничным именам и фамилиям. — Это был самый знаменитый сыщик всего уголовного розыска. Вместе со своей собакой-ищейкой Ягуаром он раскрывал самые страшные преступления. И вот он решил во что бы то ни стало раскрыть и это убийство. И конечно, первым его помощником был Ягуар.
Больше всего Ростик говорил о собаке сыщика: Ростик обожал собак, всех без исключения, породистых и обыкновенных дворняжек.