Он посмотрел на эту ее руку: крошечная, хрупкая, почти прозрачная, с бросающейся в глаза сеточкой голубых вен; морщинистая кожа напоминала влажную гофрированную бумагу. Когда он учился в школе, такую бумагу называли «денисоновской».
— Да, неприятно. Но вы и без того скоро ушли бы, разве нет?
Она мигнула водянистыми голубыми глазами.
— Ни за что! У меня было настоящее призвание к этому делу. Я обожала преподавать. Всегда говорила, что уйду из школы не иначе как вперед ногами. Дети — это такая прелесть. Учитель получает свою награду не только деньгами… Нет, во всем виновато это новое здание из красного кирпича! Эти новомодные лампы дневного света, слишком яркие, ярко-желтые. И классная комната чересчур большая… — Ее пристальный взгляд словно вызывал его на спор.
— Я тоже не в восторге от этих современных зданий.
— Коробки, — твердо сказала она.
— Что-что?
— Коробки и коробки, больше ничего. Не знаю, куда мы катимся. До добра это не доведет, помяните мое слово, мистер…
— Симпсон. Мистер Симпсон. Но вы можете звать меня Рейби, как раньше.
— Да. Рейби. Славное имя. Что-то в нем есть такое… честное. Зато нынешние имена! В одной семье детей назвали Синди, Хейди и Доун. Как персонажей Уолта Диснея. А в последний год у меня была ученица по имени Кристал. Маленькая девочка по имени Кристал! Почему бы тогда не назвать ее Фарфором или Фаянсом? А одного мальчика звали Джет. Или Джут? Точно не помню. Во всяком случае, имя было ужасное.
— Вы как-то назвали меня Бэби Рейби, и кличка приклеилась. С тех пор все ребята меня так звали.
— Правда? Надо же. Вы небось напроказничали тогда, как маленький ребенок.
Между ними пролегла тишина. Наконец она улыбнулась, точно самой себе, и весело сказала:
— А я тут перед вашим приходом чайку думала попить. Может, хлебнете горяченького?
— Я ведь не собирался задерживаться. — Он пошаркал ногами.
— Это займет всего минутку. Чайник-то на плите. — Похоже, она совсем успокоилась, и он был этому рад.
— Ну ладно, раз уже готово.
— Отлично. Вам лимону или сливок?
— Ничего. Я вообще не большой любитель чая. Пью его так. С сахаром. Я, знаете ли, сладкоежка.
— Сладкоежка! Ага… Кажется, это поможет мне вспомнить. Рейби Симпсон, сладкоежка? Нет, наверное, я путаю. Один мальчуган все время ел шоколадки прямо в классе. Стоило мне отвернуться, как он вынимал из-под парты новую. Но это были не вы, правда?
— Нет.
— Вот и я так подумала, — живо сказала она. — А шоколадки у него были огромные, чуть не с классную доску величиной. Вы знаете, что в новой школе сделали зеленые?
— О чем это вы?
— Да о классных досках. А мел желтый. Так якобы для глаз полезней. С ума сойти! Разве можно чему-нибудь научить детей, если пишешь на зеленой доске?
— Хм-м-м…
Она вынула из шкафчика две тонкие чашки, расписанные розами. Затем поставила их на поднос вместе с сахарницей. Трещина на сахарнице была заклеена прозрачной лентой, пожелтевшей от времени. Когда чай был налит, они перешли в гостиную.
— Ну, как теперь ваши дела, мисс Скофилд? — спросил он.
— Не могу пожаловаться, вот только руки болят — артрит. А так все ничего.
— Хорошо. — Он посмотрел на ее руки, потом огляделся вокруг. — Симпатично тут у вас. — Он отхлебнул чаю; напиток показался ему слишком крепким, и он добавил туда еще две ложки сахару с горкой.
— Тесновато, конечно, но мне хватает. Мне хватает. — Она уселась в кресло-качалку.
— Вы до сих пор мисс Скофилд?
— Что-что? — Она подалась вперед, чтобы лучше слышать.
— Я спрашиваю, вас до сих пор зовут мисс Скофилд? Вы так и не вышли замуж?
— Благодарение Богу, нет. Моя красота осталась невостребованной. Так я, бывало, шутила. — Она добродушно улыбнулась.
— И живете, выходит, одна?
— Ну да. Раньше у меня был кот. Жадная такая, беспородная зверюга по кличке Том. Но он умер. Переел, видно. Я уж и не знала, как его прокормить.
— Да что вы говорите.
— Честное слово. Лопал все подряд. Живот у него стал как баскетбольный мяч. Хотя с ним-то мне было веселей. Иногда я по нему скучаю.
— Понятное дело.
У них над головой начали бить старые часы.
— Чем, вы сказали, вы занимаетесь, мистер Симп… Рейби?
— Я не говорил.
— Правда, не говорили. Так чем же?
— Сейчас я без работы.
Она поставила чашку на кружевную салфеточку, и на лице ее появилась сочувственная гримаса.