Что ж, с этим ясно. Вполне понятно и то, чего не смогли предугадать тупоголовые «феды»: как истый творец, Однорукий Писатель принялся использовать секретные досье ФБР в качестве литературного материала. Теперь Скоули получил возможность убедиться в том, насколько подробны эти досье: выходит, «федам» известны не только факты из жизни, но и тайные мысли каждого человека. Но почему компьютер так подшутил над Ирвингом, выдав ему его собственную биографию? И что означает зловещее название детектива? Скоули охватило лихорадочное нетерпение. Он схватил отложенную книгу и впился глазами в текст.
Первые двадцать−тридцать страниц были посвящены перипетиям борьбы Ирвинга за реализацию его изобретения. Их он просмотрел довольно быстро. Но затем ему попался абзац, от которого на лбу у него выступил холодный пот.
«Скоули души не чаял в Маргарет Фикс, стройной платиновой блондинке с алыми чувственными губами. Но он не знал, что она давно уже влюблена в белокурого гиганта Рональда Стэплтона, бывшего победителя Панамериканского турнира по боксу. Скоули предложил Маргарет руку и сердце, и та, зная о его круглом счете в банке, с радостью согласилась».
Сердце Ирвинга гулко стучало в груди. Он перевел взгляд за окно: поезд катил по бесконечным окраинам Нью-Йорка. Ирвинг постарался дышать ровно и глубоко. Минут через пять он почти успокоился. Ладно, пускай Маргарет действительно любила этого мерзкого розовощекого коротышку — но ведь это было до брака! Он готов простить ее. Немыслимо даже представить себе, чтобы… Внезапно ему захотелось закрыть книгу и швырнуть ее в урну вслед за пломбиром. Однако он подавил это желание. Любая правда лучше неведения. И Ирвинг снова принялся читать:
«Выйдя за Скоули, Маргарет не перестала встречаться со Стэплтоном. Они ежедневно виделись на работе, и для них не составляло труда перекинуться словечком за спиной Скоули. Таким образом, они использовали любую возможность для того, чтобы договориться и провести часок-другой наедине. Однако свободнее всего они чувствовали себя, когда Скоули уезжал навестить родных — это случалось каждый второй уик-энд. В это время влюбленная пара обычно совершала загородные прогулки. Остановившись в каком-нибудь мотеле, они…»
Боже мой! Ирвингу не хотелось читать дальше, но он пересилил себя. Наконец у него открылись глаза. В книге была изложена вся история преступной связи его жены с ненавистным Ронни Стэплтоном. Каким же дураком надо было быть, чтобы не видеть того, о чем давно знали все сотрудники фирмы! Теперь Ирвинг понимал, откуда брались все эти кривые улыбочки, которые он не раз замечал на лицах своих коллег. Он читал и читал, иногда отрываясь от книги, чтобы перевести дух, и обращая в окно невидящий взор. Вскоре ему стало казаться, что худшее уже позади, однако его ждала еще одна неожиданность. Вскоре он добрался до места, где говорилось:
«Скоули перевел на жену половину своего капитала. Кроме того, по подсказке Стэплтона он застраховал в ее пользу свою жизнь — в случае его смерти Маргарет должна была получить миллион долларов. Хотя Ирвинг ничего не подозревал, через год после его брака с Маргарет любовники стали тяготиться своим нелегальным положением. Миссис Скоули могла бы просто потребовать развода — муж пошел бы на это, но тогда ей досталась бы лишь половина его денег. Однако Маргарет хотелось большего, и влюбленная пара задумала страшное преступление. Они решили убить Ирвинга и таким образом не только завладеть всем его капиталом, но и сорвать куш, который сулила страховка».
Этот новый сюрприз едва не доконал Ирвинга. Некоторое время он сидел, тупо уставившись в книгу: он просто не мог читать дальше. Но потом справился с собой и начал снова:
«Убийство планировалось долго и тщательно. И вот настал решающий день — суббота, когда Ирвинг должен был в очередной раз отправиться к родителям. Любовники выяснили, какой вагон он обычно выбирает. В этот ранний час в поезде практически не было пассажиров, и Стэплтон, заранее обеспечив себе алиби, занял место в нужном вагоне.
Когда поезд вышел за городскую черту, Стэплтон встал с сиденья и не спеша приблизился к Скоули. Правый карман его пиджака оттопыривался — там лежал пистолет с глушителем. Похлопав Ирвинга по плечу, Рональд сказал: «Привет, дружище. Не ожидал встретить тебя здесь». Скоули медленно поднял глаза…»
Несмотря на шок, Ирвинг ощутил нечто похожее на гордость. Ай да Однорукий Писатель! Он не ограничился известными фактами, а, следуя логике развития повествования, заглянул в будущее! Пусть даже все это не более чем художественный вымысел — откуда, например, компьютеру знать, в каком кармане Стэплтон носит пистолет, — и тем не менее, тем не менее…
Внезапно Скоули почувствовал на своем плече чью-то руку. Он замер, потом медленно поднял глаза. Перед ним стоял его единственный попутчик, коротышка в кепке — теперь Ирвинг признал в нем Ронни Стэплтона. Левый карман его плаща заметно оттопыривался.
— Здорово, приятель, — фамильярно сказал Ронни. — Вот неожиданная встреча!
И тогда Скоули понял, что не успеет дочитать книгу. А жаль — ведь до конца оставалось всего несколько строк.
Роберт Филлипс
НАГРАДА УЧИТЕЛЮ
— Как, вы сказали, вас зовут? — спросила старуха через сетчатую дверь. Он стоял в темноте, на крыльце.
— Рейби. Рейби Симпсон. Вы были моей учительницей в третьем классе, помните?
— Симпсон… Симпсон. Кажется, припоминаю, — ответила она. Ее рука по-прежнему лежала на щеколде.
— Должны помнить. У меня тогда были светлые волосы. Мой дед звал меня «старичком», хотя откуда вам это знать. Я сидел в первом ряду. Вы еще били меня линейкой по пальцам, помните?
— В свое время от меня многим попадало. Мальчишки есть мальчишки. Однако — первый ряд, светлые волосы… — Ее голос стал еле слышным; видимо, изношенный механизм ее памяти отказывался работать.
— Ну-ну, — сказал он. — «Мисс Скофилд никогда не забывает имен». Так говорили нам старшеклассники. И другие учителя. «Мисс Скофилд никогда не забывает имен».
— Это правда. За сорок восемь лет в школе я ни разу не забыла имени ученика. Входите. — Она отперла сетчатую дверь и широко распахнула ее. Скрипнули петли.
— Я ненадолго. Только сегодня приехал в город и подумал, что надо бы вас разыскать. Вы были такой хорошей учительницей. Я не забыл, что вы для меня сделали.
— Что ж, очень мило с вашей стороны. — Она осмотрела его с ног до головы сквозь очки в проволочной оправе. — Так когда я вас учила?
— В тридцать восьмом. Еще в старом здании.
— Ах, ну да. В старой школе. Жаль, что она сгорела.
— Я слышал, ее подожгли. Но тогда меня уже не было. Когда случился пожар?
— Много лет назад. За год или два до того, как я вышла на пенсию. Я ведь так и не смогла привыкнуть к новой, кирпичной школе. Уж очень там было неуютно. Слишком холодно, слишком светло. И классная комната такая длинная. Не углядишь, что творится в дальнем конце… — Она сокрушенно махнула рукой.
Он посмотрел на эту ее руку: крошечная, хрупкая, почти прозрачная, с бросающейся в глаза сеточкой голубых вен; морщинистая кожа напоминала влажную гофрированную бумагу. Когда он учился в школе, такую бумагу называли «денисоновской».
— Да, неприятно. Но вы и без того скоро ушли бы, разве нет?
Она мигнула водянистыми голубыми глазами.
— Ни за что! У меня было настоящее призвание к этому делу. Я обожала преподавать. Всегда говорила, что уйду из школы не иначе как вперед ногами. Дети — это такая прелесть. Учитель получает свою награду не только деньгами… Нет, во всем виновато это новое здание из красного кирпича! Эти новомодные лампы дневного света, слишком яркие, ярко-желтые. И классная комната чересчур большая… — Ее пристальный взгляд словно вызывал его на спор.