— Откуда у тебя? — кричу. — Ты зачем в дом принесла? Сумасшедшая!
Лидка рукой махнула: помолчи, мол, дай дух перевести, потом, минут через десять, рассказывает.
— Мы на берегу загорали, когда эсэсовские солдаты купаться пришли. Оружие и обмундирование у кустов сложили и даже часового не выставили. Я Женьку подначиваю: «Слабо автомат украсть?!» Я в шутку сказала, а он всерьез обиделся.
Велел мне одеться и у дороги ждать, а сам к оружию полез. Прибегает вскоре с автоматом:
— И внимания никто не обратил! — хвастает. — Пойдем, в огороде закопаем.
Прошли несколько улиц и на полицейский патруль наткнулись. Женька через забор прыгнул, я — за ним, а следом полицейские. Пробежали метров пятьдесят, полицейские стрелять начали. Женька мне автомат сунул: «Я их отвлеку, а ты убегай». Я напрямик через огороды помчалась, а Женька остался.
Вдали вновь послышалась стрельба. Лида, вскочив, забегала по комнате:
— Хоть бы с Женькой все благополучно было!
— Ты уверена, что никто тебя не узнал? — спрашиваю.
Лида глаза опустила:
— Один из полицейских — Нузет Басыров: тот, что возле твоей подружки Айше живет. Я слышала, как он меня по имени звал.
— Что ж ты молчала! — вскакиваю. — Быстро меняемся платьями. Если что, на себя все возьму.
Пока Лида переодевалась в другое платье, я в комнату заскочила и автомат из — под маминой кровати к себе под матрац переложила. Его бы, конечно, на мусорную свалку выбросить, но куда днем понесешь?!
Загнала Лидку на чердак, надеваю ее платье и тут полицейские во двор вваливаются.
— Сестра где? — Басыров спрашивает.
— Ушла куда-то, — отвечаю.
— Давно?
— Да.
— Автомат у нее не видела?
— Нет. Зачем ей?!
— Понятно! — говорит Басыров. И, обращаясь к своим, велел: «Начинайте искать — вначале огород и пристройки, потом дом».
Лопату взял и смотрит: землю ею копали?
Полицейские разбрелись: кто в огород, кто в сарай, а один на чердак полез.
Слышу вскоре Лидкин визг: с чердака ее стаскивают.
— Куда автомат дела? — Басыров спрашивает.
Лидка молчит. Тогда Басыров размахивается и по лицу ее бьет.
— Не тронь сестру! — кричу и Басырова за руку хватаю. А он руку вырвал и меня толкнул, — так сильно, что на полу оказалась.
Басыров размахивается — снова Лидку бить, — и тогда она говорит:
— Он под кроватью.
— Показывай.
Заходят в дом, я встаю и за ними плетусь. Бок болит — о камень ударилась, но терплю, не плачу. И у Лидки щека красная, губы распухли, а в глазах — ни слезинки.
Лида на коленки возле маминой кровати встала и рукой шарит, автомат ищет.
— Куда он делся? — удивляется и на меня смотрит.
Я шаг вперед делаю:
— Сестра себя оговаривает. Это я автомат принесла и под матрац положила.
Поднимаю матрац, а там пусто. Под кровать заглядываю: ничего!
— Не понимаю — к Басырову обращаюсь. — Тут он лежал.
Посмотрел на меня Басыров с прищуром и головой кивнул:
— Ладно, будем искать.
Дом, двор перерыли — нет автомата.
— Может, вы дурочками прикидываетесь, а автомата здесь не было? — спрашивает Басыров и себе возражает:
— Люди видели, как сюда несли.
— Какие люди? — спрашиваю.
— Хорошие! — смеется. — Придется в тюрьму вас отправить — до выяснения.
Тут калитка открывается и немецкий офицер входит: высокий, широкоплечий, лицо надменное.
— Новый начальник гестапо! — Басыров ахнул. И своим:
— Смирно!
Полицейские застыли, словно волшебным веретеном укололись.
Только офицер через порог переступил, Басыров кратко все доложил.
— Что с мальчишкой? — офицер спрашивает.
Я удивилась: немец, а по-русски слова произносит, причем без акцента.
— Пуля в грудь попала. Сейчас без сознания, в госпитале.
Немец по комнате прошелся, по стенам глазами пошарил и командует:
— Девчонок с матерью в тюрьму — я вечером ими займусь, а возле мальчишки выставить пост: чтоб не сбежал, когда очнется.
Повернулся выходить и вдруг за мамин портрет — он на столе стоял — глазами зацепился. У мамы портрет с молодых лет сохранился, когда она еще в Петербурге жила.
Я поразилась, как у немца лицо изменилось: смотрит на портрет, словно привидение увидел. Ко мне обернулся и спрашивает:
— Кто она вам?
— Мама — объясняю.
— В Смольном институте училась?
— Да.
— А где отец?
— До войны умер.
— Та-а-к! — еще раз внимательно дом оглядел и тихо произносит: