— Ты хочешь уподобиться дикарю, волокущего за волосы женщину из побежденного племени в свою пещеру? — Мама Лиза всматривалась в Бенкена, словно в затопленную шахту, обещавшую быть золотоносной. — Это говоришь ты, читавший мне Гейне и Гете и восхищавшийся успехами цивилизации?!
— Забудь о том Карле! — Бенкен почти кричал. — Я о нем забывал все эти годы: когда бросал в Неву кольца, купленные к нашей несостоявшейся свадьбе, когда так и не смог жениться, потому что не встретил никого равной тебе, когда из романтика стал циником и выбрал работу, где ежечасно нужно превращать людей пытками и допросами в животных. Помнишь сказку о джине, запертом в бутылке?
Первое тысячелетие он обещал, что того, кто освободит его, сделает богатым, во время второго тысячелетия своему спасителю обещал бессмертие, а в третье тысячелетие поклялся убить первого, кто откроет бутылку… Мы встретились в начале третьего тысячелетия. Потому, что это начало, делаю послабление: идешь в наложницы — щажу дочек. Иначе эсэсовский полк, идущий маршем на фронт и остановившийся в городе, получит вас в подарок.
Мама Лиза побледнела:
— После изнасилования можно выжить, объяснив себе, что кто-то физически оказался сильнее. Но можно ли выжить после добровольного изнасилования, когда разорвана и вымарана душа? Да, прокладывая дорогу своей жизни, я что-то поломала в твоей. Ты считаешь: это основание для приговора? Если твоему будущему нужна моя смерть, убей меня. Но на детях вины нет: зачем они тебе?!
Несколько секунд мама Лиза и Бенкен сражались друг с другом взглядами, потом Бенкен повернулся и вышел, бросив:
— До завтра! Решай!
Звякнула щеколда на калитке, загудел, стихая, мотор машины — Бенкен уехал.
Усевшись на стул, мама Лиза облокотилась на стол и, обхватив ладонями подбородок, надолго задумалась. Лида попыталась о чем-то спросить, — мама Лиза на нее и не взглянула. Словно объясняя кому-то, провела ладонью по воздуху:
«Поведение смертника. Понимает, что убью его и себя». Потом встрепенулась, вскочила, и, обращаясь к нам, быстро проговорила:
— Собираемся. Будем бежать: хоть в лес, хоть к черту на рога!
Упаковав в рюкзаки теплые вещи, одеяла и захватив несколько картофелин и луковицу — наши запасы еды, — мы выбрались в темноту двора и застыли, ослепленные светом зажженного электрофонаря.
— Хальт! Цурюк! — расположившийся на крыше подвала немецкий солдат навел на нас автомат.
— Уехал, а водителя оставил, — на удивление спокойно констатировала мама Лиза. — Возвращаемся.
Устроив вещи на прежние места, я и Лида вопрошающе посмотрели на маму Лизу.
— Спать! — велела она. — Утро вечера мудреней!
Не знаю, ложилась ли мама Лиза. Проснувшись, я увидела ее возле настенного зеркала: распустив волосы, она приложила к затылку шило для ремонта обуви и, заплетя косу в узел, скрыла шило от посторонних глаз.
— Вставай, дочка! Печку пора растапливать.
Удивленная непривычно ласковым голосом, — мама Лиза только к Лиде так обращалась, — вскочила с кровати, умылась и, затопив печку, поставила кипятить чайник. Солдата, сидевшего во дворе на лавочке, старалась не замечать.
Позавтракав сваренным вчера борщом, занялись стиркой. Развесили белье на веревке и вокруг мамы Лизы уселись.
— Что ж, — мама Лиза нас обняла, — девочки вы взрослые, все понимаете.
Решение я приняла и если оно вас одних оставит, долго не печальтесь. Живите дружно, работайте, род продолжайте. Время военное, трудное — но жизнь во все времена сложная. Старайтесь никого не обижать, но обид не прощайте. Помните: люди от природы добрые, обстоятельства их злыми делают.
Тут мы расплакались, особенно Лида. Вцепилась в маму, на шее виснет и просит:
— Не оставляй нас, придумай что-нибудь!
Я тоже реву, маму обнимаю.
— Не плачьте, девочки, — мама Лиза нас по голове гладит, — Беду нужно встречать с открытыми глазами. Жизнь иногда не стоит той цены, которую за нее предлагают. Когда вырастете, поймете.
И на меня смотрит:
— Даша, береги Лиду. Надеюсь на тебя: есть в тебе какая-то сила, — жаль, понять ее не успела.
Щеколда на калитке звякнула: Бенкен приехал и двух гестаповцев с собой привез. Зашел в дом; мы поднялись, стоим. Мама Лиза в белом платье, на сказочную принцессу похожая.
— Слушаю тебя, — Бенкен — напряженно, нервно.
— Я готова — мама Лиза его рассматривает, словно впервые увидела. — Поехали.
— А вещи? Чемодан?
— Зачем? Любовнице начальника гестапо в новой одежде ходить положено, желательно из Парижа.
Маму Лизу взглядом поизучал.