Смеркалось. В воздухе кружили белые снежинки. Озеро было покрыто толстым слоем льда, на котором чернели сделанные рыбаками проруби.
Остановившись возле огромного дуба, Лида огляделась по сторонам, поражаясь пустоте и величию здешних мест, и приготовилась ждать. Минут через десять неподалеку закричали птицы и, раздвинув густой кустарник, показался волк, напугавший всех в Новогоднюю ночь. Лида замерла, закрыв глаза от страха; раскрыв их, увидела волка рядом с собой. Расстегнув пальто, она быстро сняла с себя пояс и застегнула его на волке: точно так, как учила мама Лиза. Волк вздрогнул, зарычал; Лида отпрянула от него и уткнулась лицом в дерево: она читала в маминых книжках, что созерцание превращения оборотня может закончиться для человека слепотой.
— Лида! Лидочка! — услышала она Сережин голос.
Лида обернулась: возле нее стоял Сережа — счастливый, улыбающийся.
— Спасибо тебе, любимая! — продолжал говорить Сережа. — Я так в тебя верил, так верил! Теперь мы навсегда вместе!
Он сделал шаг вперед, протянул руки, — и остановился. Гримаса боли исказила его лицо.
— Что с поясом? — с трудом выговаривая слова, спросил Сережа. — В нем что-то нарушено, да?!
— Прости меня! — потупила голову Лида. — Так получилось. Это я виновата.
— Лида, Лидочка! — с мучением выдохнул Сережа. Его шатало; искореженное судорогой лицо становилось страшным, неузнаваемым. — Что ты наделала! Ведь мне, чтобы живым остаться, тебя убить придется!.. Отвернись!
Он крикнул таким напряженным, злым голосом, что Лида мгновенно вжалась лицом в дуб. Послышался наполненный мукой стон, потом, минуты через две, раздалось рычанье. Лида обернулась. Волк, злобно скаля зубы, присел на задние лапы, готовясь к прыжку. Бежать было бесполезно: оторвавшись от дерева, Лида опустилась на колени и сложила перед собой руки, ожидая смерти. Волк напряг тело и вдруг замер. Подняв в небо морду, он глухо, протяжно завыл, словно прощаясь с чем-то; затем, разбежавшись, в могучем прыжке поднял свое тело в воздух, направив его на ствол дуба. Звук от удара был такой сильный, что с соседних деревьев взлетели с криком птицы. Лида услышала шум от падения тела на землю, затем жалобное, постепенно затихающее рычание. Вскочив, Лида бросилась к дереву, наткнулась руками на окровавленную морду и поняла, что волк мертв. Обхватив волчье тело, Лида прижалась к нему и заплакала, громко, по-бабьи причитая над своей и Сережиной судьбой, — невольная убийца, спасенная от смерти жертвой.
Выплакавшись, Лида оттерла снегом вымазанные в крови руки и в сгущающейся темноте направилась на хутор к Пасюкам. После долгого стука калитку, держа в руках светящийся фонарь, открыл Николай Михайлович.
— Что тебе? — хмуро спросил он, увидев Лиду.
Дайте кирку и лопату, я часа через два верну, — попросила Лида.
Николай Михайлович отрицательно махнул головой, собираясь отказать, но, заметив заплаканное Лидино лицо и помятое грязное пальто, задумался и недовольно буркнул:
— Подожди здесь!
Минут через пять вынес кирку и лопату, сунул их в Лидины руки и сказал:
— Больше не стучи, поняла?! Оставишь все возле ворот.
Лида поблагодарила и, повернувшись, услышала, как запирается за ее спиной калитка.
Снегопад закончился; ночь была звездной, ясной. Взвалив кирку и лопату на плечо, Лида, пройдя полем, углубилась в лес и вышла к озеру. Неподалеку от дуба нашлась большая яма, и Лида, сняв пальто, принялась ее углублять и выравнивать. Мерзлая земля поддавалась с трудом, и только часа через три, измученная и усталая, Лида закончила работу. Немного отдохнув, положила волчье тело на большую сухую ветку и перетащила в выкопанную яму.
Прощай, любимый! — тихо сказала Лида тому, кто недавно был Сережей. Сняв с кофточки призовую брошь, она бросила ее на коченеющее тело и, взяв лопату в окровавленные от лопнувших мозолей ладони, начала зарывать могилу. Воткнув в небольшой холмик сухую осиновую ветку, на подгибающихся от усталости ногах поплелась к хутору. Свалив лопату и кирку возле ворот, постояла, слушая доносившийся из дома веселый шум — Пасюки праздновали Рождество, — и медленно, с передышками, зашагала к станции, думая о том, что если ее не подберет какой-нибудь поезд (электрички так поздно не ходили), она до утра замерзнет. Но судьба проявила милосердие: минут через сорок на станции остановился проходящий поезд, а ехавшие в вагоне офицеры растерли ее лицо и руки одеколоном, заставив заодно вместо лекарства выпить стакан водки. В Харькове один из попутчиков по имени Валентин довез ее на такси до общежития и, сонную и пьяную, передал разбуженным девочкам-соседкам. Девочки, подозрительно осмотрев Валентина, повели Лиду в комнату, не зная, что только что познакомились с ее будущим мужем, — да она и сама этого не знала.