— Где она? — заорал Выговский. — Где эта бисова девка?
Началась суматоха. Вскоре гетману доложили, что пани Мария, сев на коня, куда-то ускакала, передав, чтоб ее не ждали.
— Клята поездка! — ругался Выговский. — Ладно, трогай!
Стоя у окна, Вечеслав наблюдал, как кавалькада, уменьшившись на двух человек, пустилась в обратный путь.
Через месяц Казацкая Рада избрала новым гетманом Юрия Хмельницкого, подтвердившего Переяславский договор и в союзе с русским войском начавшего вытеснять с украинских земель татар и поляков.
КОРЧМА
Приближался вечер. В монашеской одежде, плаще, с котомкой за плечами Вечеслав ничем не отличался от идущих по дороге странников и сидевших на телегах крестьян. Изредка попадались военные отряды: их гомон и звон оружия был слышен издалека, и Вечеслав, избегая ненужных расспросов, сходил с дороги, пережидая, когда отряд проедет мимо.
Объяснения отца Леонида, отправившего Вечеслава в путь, сводились к следующему: церковная разведка донесла, что гетман Правобережной Украины Петр Дорошенко собирается принять подданство турецкого султана, пообещавшего оказать помощь в борьбе казаков против Москвы и Польши.
Переговоры Киевского митрополита и Дорошенко успеха не принесли и Вечеславу поручили любыми доступными для «серого ангела» методами вразумить упрямого гетмана, избравшего опасный для Украины и уже погубивший Юрия Хмельницкого путь. Срок задания установлен не был — и Вечеслав не поспешал, задерживаясь по дню и больше в понравившихся местах.
Лето 1664 года не торопилось заканчиваться. Августовские дожди отошли, солнце поглаживало по щекам, и было приятно идти по твердой, не заболоченной грязью дороге. Утомившись, Вечеслав садился у ручья, слушал шепот воды, вспоминал детство — оно прошло неподалеку, в деревне Беличи, откуда Вечеслав, похоронив умерших от болезни родителей, десятилетним мальчишкой отправился в Киев, навсегда связав свою судьбу с церковью. Тогда это казалось счастьем, а сейчас, в тридцатилетнем возрасте, Вечеслав удивлялся своей жизни, заполненной молитвами, непрерывной тренировкой ума и тела, заданиями, обычно заканчивавшимися чьей-то смертью, и полной подчиненностью законам тайной службы, требовавших молчания и одиночества. «Серых ангелов» боялись не только враги, но и те, чьи интересы они защищали: слишком мощными и гибельными умениями они владели. Отец Леонид рассказывал, что новый киевский митрополит, продолжая пользоваться услугами «серых ангелов», запретил набор учеников в школу Митрополянского скита, — зная, что из девяти «серых ангелов» в живых осталось четверо: выполняя задания, двое погибло в Италии, один — в Стамбуле, двоих убили в Варшаве. За «серыми ангелами» и особенно их наставниками шла охота всех секретных служб Европы и Азии — и только строжайшая конспирация и непроходимая чащоба Темного леса спасала Митрополянский скит от вражеского нашествия.
Неоднократно рискуя жизнью, Вечеслав оставался жив, хотя в некоторых эпизодах — как в деле Выговского — его спасло чудо. По крохам информации, собранной отцом Леонидом, удалось потом установить, что писарь Федор был послан иезуитами, а в двух важных политических историях, случившихся в Берлине и Париже, упоминалась девушка, похожая на таинственную пани Марию.
Миновав Верхнеглебовскую рощу, Вечеслав решил заночевать в двухэтажной придорожной корчме, принадлежавшей польскому еврею. Сделал он это неохотно: монашеская одежда в подобных местах вызывала недоумение, а то и насмешки, словно ее владелец не обладал такими же естественными потребностями сна и еды, как остальные люди.
Обеденная зала пустовала, только в дальнем углу корчмы, сдвинув столы, сидело человек десять вооруженных шляхтичей, запивая вином пожаренное на вертеле мясо. Выяснив, что одна из верхних комнат свободна, Вечеслав заплатил за ночлег и, велев принести ужин в комнату, вслед за чумазым мальчишкой поднялся по лестнице. Комната оказалась просторной, но, кроме большой деревянной кровати, стола и табуретки, в ней ничего не было. Поставив на стол принесенную свечу, мальчишка сунул за пазуху полученный от Вечеслава медный грош и исчез за дверью, чтобы минут через десять появиться с подносом, на котором лежала краюха хлеба и стояли кувшин с водой и деревянная миска с кашей.
Подождав, когда за мальчишкой закроется дверь, Вечеслав закрыл ее на засов, зажег свечу, снял плащ и сел за стол. По привычке, вбитой в сознание отцом Антонием, провел рукой над едой и замер: каша была отравлена.
— Кто-то меня узнал — мелькнула мысль. — Или ждал на этой дороге.