Я отработаю: дрова колоть буду, воду носить!
— У нас удобства в доме, — мужик вздыхает. — Побудь еще: некуда тебя забирать!
А глаза прячет и лицо бледное.
— Вот так-то! — думаю. — Когда женился, надо было не на физиономию, а на душу смотреть. Мать не зря говорит: выбирай спутника жизни не для праздника, а для беды: какой он там будет!
29.10.98 года.
К нам в отделение странный больной поступил, Ивлев фамилия: по возрасту больше пятидесяти, но выглядит моложе, и тело стройное, подтянутое. Только молчит почему-то: врачи решили, что немой, а мне кажется, разговаривать не хочет.
Я еще потому его запомнила, что неожиданно в нашем отделении оказался: никто не помнит, чтобы его привозили, принимали, но документы в порядке и даже лечение назначено. Лишь Петровна горюет: старик так бедно одет, что и копейки на нем не заработаешь.
Недавно Петровна того мужика, Вячеслава Владимировича, дурила. Он приехал в субботу, кричит: «Где сестра-хозяйка?! На улице холодина, а мать в тапочках и халате в баню ходит!» Петровна спряталась, а ее подружка в приемной объясняет, что сестра-хозяйка в город по делам отправилась. Мужик побегал, начальство поискал, — но кого найдешь в выходной день, да и толку, если б нашел.
Я в следующую смену привезла старухе свои старые сапоги и куртку, они ей впору пришлись. Понимаю, что дистанцию соблюдать надо и чувствами больных не проникаться, иначе загнешься, но смотреть, как старуха по грязи под дождем раздетая бредет, тоже не могу.
Слышала разговор старухи с сыном. Она просится домой, спрашивает, почему внуки не приезжают, а сын в пол уставился и молчит.
— Неужели умру здесь?! — Старуха смотрит вокруг, словно в первый раз видит.
— Что это — затянувшийся сон? Речка, лес — существуют? А милосердие где: в плену у дракона? Или перебирает пшено вместо Золушки?
Сын покраснел, что-то бормочет. Я потом видела, как он в «Запорожце» плакал.
Что ж, Бог правильно сказал: делай, что хочешь — но плати! Хотя бы слезами.
15.11.98 г.
С Юлькой поругалась. Пошли покурить в вестибюль, стоим, болтаем, а рядом старуха, Дарья Владимировна, к окну прильнула.
— Сына высматривает, — Юлька смеется, — Третью неделю не появляется.
Всегда так: первое время ездят, потом реже, а после и дорогу сюда забывают.
Видела кладбище за шестым отделением: это тех, от кого родственники отказались, больница похоронила!
— А хоронят по-настоящему? — поинтересовалась я. — С попом, музыкой?
— Шутишь, да?! — ухмыльнулась Юлька. — Больные яму выкопают, в целлофановый мешок тело завернут, землей забросают, крест из двух палок собьют и табличку с именем прицепят — вот и все похороны.
— Подожди! — Я понимала, что выгляжу дурой, но тема меня задела. — У больницы есть деньги: от родственников на лекарство получают, и пенсии тех, кто сюда попал, больница на себя переводит. Почему такое отношение к людям?!
— Я тебя умней считала — Юлька удивленно меня рассматривает. — Какие здесь люди, они хуже животных! Те хоть чуть-чуть понимают, а этим что в лоб, что по лбу — одинаково.
— Просто они беспомощные — лепечу.
— То есть не повезло им? Ну и фиг с ними! — Юлька яростно докурила сигарету, швырнула в урну, промахнулась и крикнула оглянувшейся старухе:
— Ты! Подними!
Старуха посмотрела на окурок, на Юльку и отвернулась. И тогда Юлька, быстро шагнув, ударила старуху ногой. Та ойкнула и упала.
— Перестань! — схватив Юльку за плечи, оттолкнула в сторону. — Совсем озверела!
— Ты ссоришься со мной из-за этой твари?! — Юльке собралась меня ударить, но догадалась, что получит сдачу. — Да она никто и ничто; даже ее родные порадуются, когда околеет: не нужно сюда ездить, деньги и продукты, от семейного стола оторванные, передавать, мыслями на нее отвлекаться.
— Не меряй всех по себе! — разозлилась я. — Мой прадед в Освенциме погиб: он для нацистов тоже животным был.
— Ненормальная, как и эта старуха! Таких, как ты, отсюда быстро вытуривают, — угрожающе произнесла Юлька и, повернувшись, вышла.
— Плевать! — крикнула я. Нагнувшись, помогла старухе подняться на ноги.
— Ничего не болит? — спросила.
— Нет!
Оттолкнула меня и со стоном, подволакивая ногу, поплелась прочь, — Юлькин удар что-то в ней повредил.
— Для больных все, кто в белом халате, враги, — грустно подумала. — Обворовывают, держат взаперти, бьют.
Ивлев удивил. Поздно вечером поднялась на второй этаж (наш корпус двухэтажный), цветы поливаю, скандал с Юлькой переживаю, и натыкаюсь на Ивлева. Уставился на меня и шепчет: