Поток гостей иссяк: все застыли в ожидании. Издалека, приближаясь, послышались шаги: показался пятидесятилетний старик в дорогом камзоле и парике. Гордо подняв голову и ни на кого не глядя, он подошел к креслу и нехотя, пересиливая себя, опустился на колени. Наступила тишина. Все смотрели на старика: кто с ненавистью, кто с презрением. Я обратила внимание на Дарью Владимировну: ее лицо выражало сочувствие.
— Встаньте, граф! — сказала она. — Мы сейчас на одном корабле проклятия и не будем разбираться, какая причина забросила туда всех триста лет назад.
Граф удивленно посмотрел на Дарью Владимировну, потом на стоявшую рядом девочку — и побледнел, словно что-то увидел. Оглянувшись, он медленно повел взором, рассматривая окружающих, — и поник головой.
— Простите! — глухо произнес старик. — Как много боли, и вся — на мне!
— Встаньте, граф! — раздался заполнивший зал голос — он принадлежал появившемуся возле кресла старцу в епископском облачении. — Вы и ваш род прощены! Свидетель этих слов: присутствующая здесь представитель другого рода врачующая больных Оксана.
Я почувствовала на себе множество взоров.
— Я медсестра, а не врач! — вырвалось у меня.
— Будешь врачом — и не только им! — улыбнулся мне старец и торжественно поднял руки:
— Срок проклятия истек. Живое — живым, мертвому — мертвое! Пребывайте с Господом и с миром! Аминь!
Зал растворился в клубах сгущающегося тумана. Послышался далекий, исчезающий в пространстве голос: «Простит нам грехи наши и очистит нас от всякой неправды..» — и настала тишина.
— Проснись! — кто-то тряс меня за плечо.
Я открыла глаза: возле меня стояла Юлька.
— Там твоей старухе плохо, — насмешливо сказала Юлька. — Займись, а то еще окочурится в нашу смену!
Подхватившись, я побежала к Дарье Владимировне. Ее лицо посинело, она задыхалась. Я быстро сделала уколы и позвала дежурного врача.
— Молодец, правильно лекарства подобрала — одобрил мои действия врач. — Больная скоро заснет, хотя, — врач философски пожал плечами, — пару дней протянет, не больше.
27.02.1999 г.
Умерла Дарья Владимировна около часа ночи. Уколы не помогли, она стонала от боли, просила какую-то Олечку быстрей ее забрать, спрашивала, почему не пришли попрощаться внуки и сын, звала их. Последние слова ее были:
«Славик, где ты? Славик?!»
1.03.1999 года.
Врач поручил Юльке передать родственникам, чтобы увезли тело, но никто не приехал и заведующий отделением велел похоронить покойницу на больничном кладбище. Заняв денег, я заплатила столяру за гроб, оббила его купленной тканью, потом переодела Дарью Владимировну в неукраденные остатки одежды и вместе с больными отнесла тело в выкопанную утром яму.
Дул холодный ветер, пряча неяркое солнце за свинцовыми тучами; местами еще лежал снег, напоминая о недавней зиме. Два деревенских мужика быстро забросали могилу землей, воткнули большой деревянный крест и, весело переговариваясь, отправились в кафе пропивать полученные от меня гривны; торопясь на обед, ушли больные, со скандалом поделив врученную мной для поминок колбасу и хлеб.
Это были не первые похороны, в которых я принимала участие, но никогда так горько не плакала душа и не болело сердце. Я стояла, одна-одинешенька, у могилы почти незнакомой мне женщины, и думала о том, как неблагодарна жизнь, и как несправедливо разбрасывает она зерна благополучия. «Сотворил Бог небо и землю, отделил свет от тьмы и назвал свет днем, а тьму ночью…» Зачем?!
6.03.1999 год.
Пошла в полдень на кладбище и у могилы Дарьи Владимировны увидела плачущего толстяка — сына, которого она так и не дозвалась. Неподалеку стояли девочка и мальчик в школьной форме, рядом — парень моих лет и симпатичная брюнетка, сердито выговаривавшая толстяку:
— Поехали, час здесь стоим. Счетчик на такси включен, — вдруг денег не хватит! Мы не виноваты, что из больницы никто о смерти не сообщил.
— Юлька: и тут подлость сделала! — ахнула я. — Напрасно я так плохо о родственниках думала.
Подождав, когда опирающийся на костыли толстяк и его семья усядутся в тут же тронувшуюся с места «Волгу», подошла к могиле. Несколько венков, множество цветов: толстяк скупил все, что было на цветочном рынке. Наверное, он действительно любил свою мать.