Утром курица, попавшая к ворожее в немилость, сдохла, а вечером отец с работы домой не пришел. Мать ждала его, сцепив руки, выглядывала за ворота, потом оделась и побежала в сторону Карачоля. Меня и Лиду спать уложил Гриша, а ночью я проснулась и услышала мамин плач. Позже я узнала, что мать в тот вечер долго бродила вокруг дома ворожеи, но свет в нем не горел, калитка была заперта, а на стук и крики никто не отозвался.
На следующее утро мама побежала к отцу на работу, но он там не появлялся, зато знакомые видели его в доме ворожеи: помогал ей но хозяйству. Мама опять собралась в Карачоль и меня взяла: я после смерти Олечки любимой дочкой у отца была: к Грише он относился равнодушно, а Лиду недолюбливал.
Шли мы быстро; лицо мамы точно сухим огнем горело: я ее никогда такой не видела. Зашли в Элинин двор; собака на цепи рванулась в нашу сторону, но мать на нее даже не посмотрела. Входная дверь оказалась не заперта: мама вошла без стука, я — за ней. Видим: отец за столом сидит, чай с Элиной пьет, а нас не замечает. Мама к нему: «Володя! Володенька!» — а он словно не слышит. Я тогда отца за шею обняла, плачу, кричу: «Папа! Папочка!» Тут отец вроде очнулся, обнял меня: «Даша! Лиза! Что вы здесь делаете?». «Мы за тобой пришли, — мама говорит. — Пойдем отсюда!» А Элина чай допила и улыбается: «Он останется здесь». Мама ей: «Это мой муж!». «Был твой, а сейчас мой. Ты свой род продолжила, теперь я должна это сделать».
— Зачем женатого человека завлекаешь? — мама спрашивает. — Вокруг столько холостых: любого взять можешь.
— У Володи кровь хорошая, талантливая: я такую первый раз встретила, — чувствуется дворянин в двенадцатом колене. Забудь о нем и уходи. Чтобы не горевала, денег дам столько, сколько захочешь.
— Оставь деньги себе — отдай мужа!
— Нет.
Мама тогда к Элине метнулась, чтобы ударить, а та руки открытыми ладонями на маму направила — и маму словно ветром назад отбросило и о стенку ударило.
Мама упала и лежит. Я испугалась, обнимаю ее: «Мама, вставай, мамочка!» Мама поднимается, за стенку держится, на отца смотрит и говорит: «Володя, пойдем отсюда! Эта ведьма тебя погубит, а у нас дети. Я тебя очень люблю, Володя». И по-французски стала что-то ему говорить. Я в первый и в последний раз слышала, чтобы мама по-французски говорила. Отец напрягся, пытается встать — и не может. Взглянул на Элину и головой поник: «Уходи, Лиза. Я тебя люблю, а без нее жить не могу. Не мучайте меня, у меня сердце вот-вот разорвется».
Мама тогда замолчала, за мою руку ухватилась и прочь пошла. Всю дорогу я плакала, а мама даже слезинки не обронила, только думала о чем-то.
Со следующего дня мама все хозяйство на нас перебросила, а сама по селам отправилась: искать ворожею сильнее Элины, чтобы отца вызволить. Но никто за такое дело не брался — объясняли, что Элина — ворожея в седьмом поколении, а это очень высокая квалификация. Наконец, отчаявшись, мама решила сама магии выучиться: отнесла богатые подарки одной старой ворожее, жившей в Карасувбазаре, и начала брать уроки. Какие-то книги читала, из трав настои делала; домой только поесть приходила. А мы, дети, с утра до вечера хозяйством занимались, даже школу посещать перестали: я на кухне все делала, а Гриша и отца, и мать в работе заменял.
Отца мы не видели уже несколько месяцев. Слышали от знакомых, что он по — прежнему у Элины живет, и она беременна. Мама вслушивалась в новости сумрачно и еще более рьяно за магию принималась. В доме появилась высаженная в ящички герань (от вредных излучений — мама пояснила), подсвечники со свечами; мама иногда зажигала их, всматривалась в огонь и шептала: «Поутру встает солнце красное, а как ночь — придет луна нежная. Солнце красное распрекрасное, луна нежная безмятежная. И никогда они не встречаются, оба разом нам не являются. Так и суженый мой пусть с Элиной не встретится, никогда пусть с ней не слюбится. Как сказала, так и сбудется». И сжигала на свече вырезанную из бумаги женскую фигурку. Еще мама два платья пошила: одно ярко-красное, а другое — гнетущего черного цвета, и несколько варежек с прокладкой из березовой коры и листьев.
В один из весенних вечеров мама, вскипятив в котле какие-то коренья, долго водила свечой над остывающим варевом, что-то бормотала — и вдруг в котле все забултыхалось, забулькало. Мама засмеялась и кричит: «Дети! Сюда!» Мы сразу прибежали. Все это время мама с нами почти не разговаривала и даже Лиду ласкать перестала: такая чужая стала, что мы ее бояться начали. Гриша собирался вообще из дома уйти, но ему меня и Лиду жалко было.
Сейчас смотрим: сидит мама веселая, счастливая. «Завтра утром, — улыбается, — будем отца возвращать. Звезды нам благоприятствуют, к тому же Элина скоро родить должна, у нее вся сила сейчас в плод уходит. Но вы помочь должны, одна не справлюсь». Объяснила, кому что делать, вшила каждому в одежду какие-то камешки и корешки — чтобы от Элининой порчи спасти, а в полночь сходила с Гришей на кладбище и отрубила у росшего там тополя несколько веток.