С тех пор с мистером Хатчинсоном произошла разительная перемена, которой не могли нарадоваться его соседи. Он стал молчалив и тих, поучений от него больше никто не слышал, а когда ему задавали вопрос, относящийся к его прежним проповедям, отказывался даже заводить об этом разговор. Кроме того, он вновь занялся торговлей, поставив ее на самую широкую ногу -- ибо самоцветы пикси, вопреки обыкновению, так и не превратились в мусор и черепки.
История о барде Тириэле
Случилось это во времена, когда волшебство еще не покинуло мир, а песни ценились дороже золота. Тириэль был прославленным бардом, придворным певцом князя Эймрата. Немало песен сложил он, и некоторые поют до сих пор. А в мастерстве игры на лютне не было и нет ему равных. Но за этот дар заплатил он седыми волосами. Вот как это было.
Однажды солнечным весенним утром Тириэль, которому в ту пору минуло тридцать лет, задумчиво брел по лесу, прислушиваясь к пению птиц. Лес этот был велик и древен, и ходили про него разные смутные слухи. Тириэль забрел уже довольно далеко, из светлых дубрав -- в сумрачный ельник, когда до него вдруг донеслись дивные звуки. Сначала он подумал, что это поет какая-то незнакомая птица, но потом начал разбирать слова и понял -- так может петь только человек. Поспешив на голос, Тириэль увидел между деревьями просвет и вышел на заросшую бурьяном прогалину. Посредине ее лежал большой черный камень, похожий на древний алтарь, а рядом с ним стояла девушка и пела.
Песня ее была знакома Тириэлю -- в ней говорилось о королеве эльфов, влюбившейся в смертного, который отверг ее любовь. Тириэль долго стоял в тени дерева и слушал, все больше убеждаясь, что голоса прекраснее он не слышал никогда. В нем были и звон капели, и журчание говорливого потока, и щебет птиц, и серебристый шум березовой листвы. Тириэль подумал, что стоило жить только ради того, чтоб услышать такое чудо, а свое собственное пение он не мог вспоминать иначе, как со стыдом. И в сердце своем дал он клятву больше не петь никогда. Наконец, Тириэль шагнул вперед, и девушка, увидев его, смутилась и смолкла.
Она была очень худенькая и совсем молодая, на вид не старше семнадцати лет. У нее были черные волосы, серые глаза и ослепительно белая кожа, казавшаяся прозрачной. Одежда на ней давно превратилась в лохмотья, а взгляд был грустный и потерянный. Когда Тириэль приблизился, она сжалась в комочек, словно испуганный звереныш.
-- Не бойся, дитя! -- сказал Тириэль. -- Я услышал твое дивное пение, и оно поразило меня до глубины души. Я -- бард, и пение всю жизнь было моим ремеслом, но сегодня я понял, как мало умею. Прошу тебя, скажи мне, как твое имя?
-- Лойсинн, -- тихо ответила девушка.
-- Кто научил тебя петь, Лойсинн?
-- Никто.
-- У тебя есть родные, друзья?
-- Нет.
-- Совсем никого? Я вижу, тебе плохо живется. Когда ты последний раз ела?
-- Не помню.
-- Бедное дитя! С твоим чудесным даром ты должна бы есть на золоте и одеваться в шелка! Ну ничего, мы это исправим. Послушай меня, Лойсинн! Ты очень хорошо поешь, и могла бы зарабатывать этим на жизнь. Я хотел бы, чтобы ты пошла со мной. Мой голос по сравнению с твоим -- ничто, но я неплохо играю на лютне. Я -- Тириэль, придворный бард князя, и я клянусь, что желаю тебе только добра. Ты веришь?
-- Да, -- ответила Лойсинн не очень уверенно, но перестав сжиматься в комочек.
-- Ты пойдешь со мной?
-- Да, -- сказала она тихо.
Так Тириэль встретил Лойсинн. С тех пор вся его жизнь пошла иначе, но нельзя сказать, что счастливее. Началось все с того, что вскоре Тириэль перестал быть бардом князя. Не прошло и недели, как его господин, человек еще нестарый и крепкий, неожиданно захворал какой-то странной болезнью и умер. Сын его, новый князь Эймрата, не пожелал оставить Тириэля при себе, хотя раньше очень любил его песни. Он намекнул Тириэлю, что если бы тот пел сам, как раньше, и прогнал чужачку Лойсинн, то мог бы остаться, но бард с негодованием отверг это предложение. Чудесный голос Лойсинн значил для него больше, чем княжеское золото.
За эти дни Тириэль успел очень привязаться к Лойсинн. Она же оставалась все такой же грустной и тихой, мало говорила, еще меньше ела и никогда не смеялась. Тириэль жалел ее, считая, что причина ее грусти -- большое горе или черная обида. Поэтому он старался быть с ней мягок и надеялся, что время и доброта излечат ее раны. Он заметил, что люди недолюбливают и избегают Лойсинн, и в душе проклинал их жестокость. Все признавали, что Лойсинн прекрасно поет, но слушать ее не любили. Это было выше разумения Тириэля. Но он твердо, наперекор всему, решил добиться для Лойсинн славы и богатства. Быть может, уже тогда он полюбил ее, хотя и не думал об этом.
Покинув княжеский двор, Тириэль и Лойсинн стали ходить по ближним селениям и петь на свадьбах и праздниках. Но если раньше люди зазывали Тириэля к себе и гордились, если знаменитый бард посещал их, то теперь, когда с ним была Лойсинн, они смотрели на него косо, а то и вовсе гнали прочь. "Приходи один! -- говорили они. -- Бард Тириэль для нас всегда желанный гость. А вот чужачки нам не надо!"
Горько было Тириэлю видеть такую черствость и несправедливость. К тому же, он был небогат, а заработки случались все реже и реже. Не раз он жалел, что дал клятву никогда не петь, но мысли о Лойсинн и ее дивном голосе придавали ему стойкость. Теперь он знал, что любит ее, но молчал о своей любви.
Лойсинн за это время изменилась. Лохмотья она давно сменила на платье из серого шелка, худоба ее уже не была столь сильной, а в глазах порой что-то загоралось. Но молчалива она была по-прежнему, а на невзгоды никогда не роптала.
Однажды, уже осенью, Тириэля неудержимо потянуло в лес. В то время он слагал балладу о своей несчастной судьбе, а лесная тишина всегда приносила ему вдохновенье. Поэтому, оставив Лойсинн в их маленьком домике, он пошел в тот самый лес, где когда-то встретился с ней. Точно так же, как полгода назад, брел Тириэль по лесу, только не слышно было птичьего щебета, а под ногами шуршала палая листва. Долго бродил Тириэль, подбирая рифмы, и уже под вечер вышел на опушку, где встретил странного незнакомца.
Этот человек средних лет был высок ростом, белокур и одет в ярко-синюю длиннополую одежду. По виду он напоминал чужеземца -- странника или купца. Лицо у него было приятное и благородное, а взгляд, казалось, пронзал до глубины души. Завидев Тириэля, незнакомец окликнул его по имени, поклонился и заговорил. Он назвался Ойниром и сказал, что родом он издалека и странствует по земле в поисках мудрости и красоты. О мастерстве Тириэля он давно наслышан, и теперь явился в этот край чтобы послушать его пение. Тут незнакомец еще раз поклонился и попросил Тириэля уважить его желание и спеть что-нибудь.
Тириэль был польщен такой просьбой, но помнил о Лойсинн и своей клятве, и потому ответил:
-- Я был бы рад спеть, но недавно я дал клятву не петь никогда, и теперь могу только сыграть для тебя на лютне. А если ты действительно ищешь красоту, я могу проводить тебя к деве, голосу которой завидуют ангелы. Имя ей -- Лойсинн.
Ойнир нахмурился:
-- Как мог певец дать клятву не петь? Разве может земля не родить а небо не проливаться дождем? Клятва эта нечестива, и не стоит ее исполнять.
-- Но я дал ее, и исполню, -- возразил Тириэль. -- Когда я услышал, как поет Лойсинн, я понял, что мой голос жалок и смешон. Тогда и дал я эту клятву.
-- Одна красота не может быть лучше другой, -- медленно проговорил Ойнир. -- Пусть эта дева поет прекрасно; ты сам -- певец, и люди любят твои песни. Твой дар дан тебе свыше, и отвергать его -- кощунство. Поэтому и сказал я, что эта клятва нечестива. Прошу тебя, забудь о ней и порадуй меня своим пением. Я награжу тебя так щедро, как ты и не мечтаешь.
Тириэль в душе сам давно жалел о поспешной клятве. Петь для него было величайшей радостью и, лишившись ее, он истосковался. К тому же, Ойнир с первого взгляда пробудил в нем уважение и приязнь, и Тириэлю не хотелось огорчать его отказом. Да и награда была бы очень кстати. Поэтому Тириэль подумал немного и согласился. Он достал из заплечного мешка лютню, сел на поваленное бурей дерево и запел песню о деве, провожающей суженного на суровую битву.