В одиннадцать часов на татами начиналась тренировка по отработке техники борьбы дзюдо. Владлен Михайлович приглашал мастеров из ЦСКА и «Динамо» входивших в сборную СССР — Борю Мищенко, Олега Степанова.
Они возились с нами, показывали секреты. Однажды появились японцы, показали нам захваты кимоно и особенно секреты начала бросков — выведение противника из равновесия. У них я узнал, что детей в Японии начинают учить с пяти лет на уроках физкультуры в школе и рассказал потом А.С. Массарскому. Он изумился и набрал экспериментальную группу малышей девяти лет, где я помогал ему и начал свою педагогическую стезю.
После утренней тренировки мы отдыхали, обедали, ездили в кино и в музеи. Вечерняя тренировка начиналась в пять часов пополудни и состояла из соревновательных поединков с разными партнерами без учета весовой категории. В борьбе дзюдо это было нормой.
Часто в спаррингах принимали участие мастера из взрослой сборной. Приезжали даже из других городов: А. Кикнадзе, П. Чик-виладзе, А. Киброцашвили из Тбилиси, В. Саунин из Киева, В. Усик из Молдовы. Владлен Андреев, старший тренер сборной СССР, основных претендентов в спаррингах друг с другом ставил не часто. Происходило это, как правило, в конце недели и вызывало в нас высокое нервное напряжение. Ведь решалась судьба места в сборной. В конце второй недели мы сошлись в поединке с Роином Одешелидзе.
Роин на первенстве СССР не боролся, так как в Грузии занял тогда второе место за Зазунашвили. И формального права на место в сборной не имел. Но грузинский тренер уговорил Владлена Андреева посмотреть Роина в государственных интересах. Роин превосходил меня в весе и силе, но был грузен, неповоротлив и медлителен. Я превосходил его техникой, быстротой и злостью за незаконное его появление на сборах.
Татами в пансионате ЦСКА был уложен вплотную к стенам и защитных матов на стенах не было, а в некоторых местах опасно торчали батареи отопления. В схватке с Роином я повел с первых минут, сделав ему заднюю подножку на вазари. По мере того как он выдыхался я проводил все больше эффектных приемов: бросок через спину с падением, подсечку под пятку одноименной ноги.
Краем глаза я видел довольное лицо Андреева. Он хвалил мою технику. Грузинский тренер выходил из себя, кричал на Роина. Роин, ощутив близкое поражение бросился в атаку. Он пер на меня, как танк, выталкивая с татами. Действия в такой ситуации были отработаны мною до автоматизма.
Я мгновенно уперся ногой в его жирный живот и, наращивая плотность захвата свободно болтающегося кимоно, сел на татами, перекатываясь на спину и, что было сил, запустил Роина броском через голову. Роин в последнее мгновение соскользнул с моей ноги и, неуклюже согнувшись, полетел с большой скоростью на край татами, угодив плечом и головой в батарею.
Все замерли, Роин лежал и стонал. Доктор Гиселевич подскочил к Роину и осторожно перевернул его на спину. Роин морщился, стонал и хватался правой рукой за левое плечо. Я стоял изможденный, обливаясь потом. Подошел Сашка Меркулов и, пряча улыбку, похлопал меня по плечу:
— Молодец, Ник. Место в Париж твое.
Роина отправили в Тбилиси через пару дней. У него была сломана ключица. Я остался единственным претендентом на место в тяжелом весе юниорской сборной. Тогда я и подумать не мог, что Роин появился не случайно, не случайно во французской газете за месяц до нашего приезда писали о нём, а не обо мне и что дело тут было в решении компетентных органов о моей благонадёжности.
В категории юношей выиграл прикидки Вова Третьяков. В оставшееся время, когда по плану Владлена Андреева нужно было наращивать интенсивность борьбы, мы берегли друг друга и откровенно филонили. Я терзал молодого Сережу Новикова и полутяжа Петю Малиновского.
Когда нужно было выказать рвение к тренировкам мы, договорившись, устраивали показательные выступления для Владлена Михайловича с одноклубником-полутяжем Толей Боревым. День отлета приближался. Нам выдали синие шерстяные костюмы с буквами СССР на груди и новые кимоно, чтобы вся Европа видела, как мы хорошо живем.
В последний день тренировки на татами были по желанию. Утром мы вышли на пробежку по стадиону. Трусили по морозу и собрались на завтрак. На встречу «выкатили» хоккеисты и Валерка Харламов уговорил меня, Шуклина и Доничева поиграть в футбол на снегу. Играли три на три. Ворота сделали из шапок. В азарте игры я не заметил, как взмок. К вечеру у меня поднялась температура. В середине сбора у меня уже такое случилось, но мама прислала поездом мне курс мономицина. Тетя Аня встретила поезд и привезла лекарство в пансионат ЦСКА. Док Гиселевич сделал несколько уколов, и я восстановился. Я просил его ничего не говорить Андрееву. Он обещал. Я страдал ангинами накануне соревнований. Видимо это была реакция на стресс, появившаяся у меня, после шока с пацаном, попавшем под автобус на моих глазах. На этот раз доктор был озабочен:
— Коля у тебя фолликулярная ангина. Это серьезно. Смертельно опасно.
Он сделал мне блокаду уколами антибиотика мономицина прямо в гланды. Вытерпеть уколы в горло огромной иглой я мог только от очень большого желания поехать в Париж. Доктор сказал о болезни Андрееву. Он пришел в номер, обнадёживающе похлопал меня по плечу, но по лицу его было всё видно.
Утром команда вылетала во Францию. Заменять меня было поздно по всем статьям: и прилет, и оформление документов требовали времени. Я принес команде «баранку». Владлен Михайлович мне этого не простит никогда. Как впрочем, и то, что я отказался вместе со своими тренерами А. Массарским и В. Малаховским написать в анкете его фамилию. Чувство верности Родине, друзьям, родным и близким у меня было гипертрофировано.
Ночью я проснулся от удушья. Пацаны позвали доктора. Он вызвал скорую, и меня увезли в больницу. Когда мне вырывали гланды, команда летела в самолете во Францию. От температуры я все время бредил. Когда пришел в себя, мне казалось, что все это случилось в страшном сне. Я не хотел жить.
Ребята прислали мне афишу, фотографии и газету в которой на первой полосе была их фотография. Вся команда в костюмчиках с буквами СССР на груди, совсем как та, которую я сделал за два дня до отъезда, когда нам эти костюмчики выдали и провели собрание о патриотических чувствах к Родине. Только себя на этой фотографии я найти никак не мог. На другой странице газеты я нашел маленькую заметочку о том, что советская команда приехала без своего главного претендента на золото в тяжелом весе Роина Одешелидзе, который за день до вылета заболел ангиной, и французский тяж Рыжкофф очень огорчился, потеряв возможность опрокинуть своего «красного» земляка.
Так мелкой ложью и подтасовками от меня уводили заслуженную славу. Все ребята до единого стали чемпионами и призерами первенства Европы. «Баранка», которую я своей болезнью принес команде, особой роли в успехе не сыграла. Но Владлен Михайлович мне этого не простил. Вычеркнул меня из своей жизни. Тогда я не думал, что немалую роль в наших с ним отношениях сыграло и то, что я отказался написать в своей анкете его своим вторым тренером. Такой я был принципиальный болван. Ведь он со мной работал на сборах каждый день!
Наш старший тренер ЛОС ДСО ТРУД Александр Массарский был занят важными делами и на мою юношескую трагедию никакого внимания не обратил. Мои успехи в юниорском разряде мало что давали его честолюбивым замыслам. Другое дело Владимир Давыдович Малаховский. Случившееся он воспринял, как собственное горе и, не обращая внимания на мои сопли, начал верстать план подготовки к первенству Европы следующего 1967 года в Лондоне.
В мае 1966 нам сообщили, что молодежного чемпионата в этом году не будет, и отбор будет проходить по результатам взрослого чемпионата СССР. Я вошел в тройку первенства города, вторым стал на первенстве Центрального Совета ДСО «Труд» и занял второе место на зоне первенства СССР в Москве. Те, кто понимает толк в соревнованиях, оценил этот успех по достоинству.
В июне 1966 года, как бы, между прочим, я с отличием закончил техникум. В осенний призыв меня должны были забрать в армию. И хоть тренер СКА Валерий Морозов обещал меня забрать в спортивную роту, я в армию не хотел. Дальнейшее обучение я связывал с профессией кинорежиссера. Встреча с Григорием Козинцевым на съемках фильма «Гамлет» сулила мне обучение у него на высших режиссерских курсах. Но для этого он посоветовал мне окончить какой-нибудь институт. Я пришел в 1965 году в театральный и прошел три тура отбора на актерский курс В.В. Меркурьева. В августе нужно было сдать общеобразовательные экзамены и учиться на актера. Но уверенности в правильности этого выбора не было. Актёры мне всегда казались не очень серьёзными людьми. И я решил подождать.