В 1951 он заболевает – тяжелейший инсульт. Материальное положение семьи резко ухудшилось. Его продержали, сколько положено по закону, на больничном листе, два или три месяца, после чего ему была назначена пенсия по инвалидности. Я точно не помню размер этой пенсии, что-то в районе 100 рублей. И все. Подумаешь, главный инженер крупнейшего союзного треста, идеолог принципов развития электроснабжения промышленных предприятий мирового уровня, председатель научно-технического общества СССР, кавалер ордена Трудового Красного Знамени, награжденный за обеспечение эвакуированной за Урал в годы войны промышленности электроснабжением и т. д. Никто не виноват в том, что он допустил непоправимую ошибку – родился евреем и заболел в период подготовки сталинского варианта решения еврейского вопроса. Единственным из всех моих родственников, который, кроме меня, интересовался историей своей семьи, был дядя Саша. Во всяком случае, Раиса Федоровна мне говорила, что он хранил документы своих родителей и, скорее всего, не только их, и она неоднократно обещала мне их передать. Но перед отъездом из Ленинграда в 1989 она мне заявила, что никаких документов у нее нет, и никогда не было. Вероятно, забыла.
Третьим человеком в семье Саши была Варвара Ильинична Царан, румынка, формально – домработница, а фактически – полноправный член семьи. Судьба Вари определилась одной единственной ошибкой, допущенной ею же во время гражданской войны. Она перепутала поезд, поехала в обратном направлении, оказалась после ночи пути на территории красных и почему-то обратной дороги не нашла. Несколько лет она бедствовала и скиталась по России, пока в Ростове не попала в дом Шевцовых, а затем Раисы Федоровны и не осталась в их доме навсегда. На улице Правды у нее была маленькая кухня без окна, где она и работала, и спала. Очень много читала, в том числе почти постоянно – библию.
Сусанна, самая молодая из семьи Либерманов. Я ее помню совсем молодой, во всяком случае, еще до тридцати. Она, надо сказать, во все времена, в любом возрасте всегда выглядела моложе своих лет, с прекрасным цветом лица и удивительной непосредственностью. Не знаю, в каком году она вышла замуж за Моисея Леонтьевича Фрейзона, но Вовочка родился в 1930. Хорошо помню, как я сижу на подоконнике в комнате, выходящей на Казанский переулок, и слышу, как взрослые говорят, что сейчас должна проехать из роддома наша Сусанна с новорожденным. И я вижу быстро спускающуюся по улице пролетку, и в ней сидит женщина с каким-то узлом. Как и большинство детей, мы, старшие, я и Инна, обожали младшего. И это было настоящее горе, когда – Вове еще не было четырех, – их семья поднялась и уехала в Москву: Моисей оказался видным специалистом в области теплоизоляционных материалов, а индустрия страны только-только становилась на ноги. В 1938 Сусанна с Вовой приехали в Ростов, а потом мы, мама и я, вместе с ними поехали отдыхать в село Графское, между Воронежем и Москвой, расположенное в сосновом лесу в окружении озер. Вова в том году должен был пойти в первый класс.
Запомнилась мне еще одна наша встреча с Вовой в Ростове в 1946. В первое послевоенное лето настроение у всех было приподнятое, всем хотелось повидаться с близкими, порадоваться мирной жизнью. Но. Я приехал на каникулы и сразу же влюбился в одну красивую девушку, звали ее Нелей, студентку мединститута. Она мне вроде отвечала взаимностью. Соломон после неудачной женитьбы решил притеплиться у своих родителей и тоже оказался в Ростове. Вову, как уже взрослого, ведь ему было уже около шестнадцати, отпустили к ростовским родственникам одного. Дядя Гриша купил Вове несколько голубей, которые на второй или третий день все улетели. Неля, которая, видимо, имела на меня серьезные виды, поняв, что я для этих “видов” еще не созрел, неожиданно и скоропалительно выходит замуж. Тетя Маня высказала своему сыну предположение, что, возможно, причиной его неудачной женитьбы является его мужская несостоятельность. Правда, Соломон в ответ предложил своей маме, чтобы она обязательно подглядывала в замочную скважину, когда он приведет очередную девушку. Короче говоря, настроение у нас, троих братьев, испортилось и… Я пошел с двумя трехлитровыми банками на работу к дяде Грише, и он мне их заполнил так называемым “витамином”: подслащенной спиртовой настойкой шиповника, выпускаемым их заводом для аптек. Очень вкусная вещь, если выпить пятьдесят, сто грамм. Короче говоря, мы все так навитаминизировались, что на все предложения слезть с верхушки дерева, росшего во дворе у Ицковичей, хором отвечали нецензурным матом.