А ещё есть Брук. Милая, сильная, веселая, яркая, целеустремленная и чертовски обаятельная Брук. Лучшая подруга. Девушка, что так уверено шагает к своей цели. И обязательно к ней придет когда-нибудь.
Вот только какой образ у неё, Пейтон Сойер?
Образ, который не всем по душе. Чудаковатой бунтарки. Замкнутой и нелюдимой. Слишком странной. Слишком не от мира сего. Не вписывающейся в атмосферу маленького провинциального городишки, где все знают друг друга как облупленных.
В Три Хилл у каждого есть образ. Маска, за которой каждый из жителей прячет своё истинное лицо. Карен — разбитое сердце и боль, Лукас — одиночество, Хейли — неуверенность и слабость, потому что мечты, кажется, никогда не осуществятся, а на цели на будущее на самом деле плевать, Брук — страх перед будущем, где мечты могут разбиться на мелкие осколки, Дэн — желчь, злость, зависть, ненависть и презрение ко всему живому, а ещё — разбившиеся когда-то мечты о карьере, Нейтан — ранимость, которую, думает он, если покажешь, так разорвут на части, без сожалений.
И только у неё, Пейтон, никакой маски нет. Бунтарская жилка, одиночество, замкнутость, инаковость, которая всех так бесит, отчужденность и упрямость, поразительная, ведущая до самого конца — настоящее. В ней всё настоящее.
И это тем, кто её не любит, не нравится больше всего.
Потому что где это видано, чтобы те, кто живет в Три Хилл, отказывался носить маску, которую общество хочет видеть и готово принять? Что еще за наглость?
========== 124. Дэн Скотт (“Холм одного дерева”) ==========
Жизнь — это калейдоскоп черных и белых красок, обманчиво кажущаяся каруселью цветных.
Ты рождаешься, растешь, познаешь мир, узнаешь себя, и, кажется, что всё лучшее ещё впереди. Мир такой огромный, необъятный, море возможностей. И ты на волне — популярности, личного счастья, успехов. На вершине.
Начинается юность, бурная, полная событий, насыщенная эмоциями. Каждый день дарит столько новых открытий, что, конечно, забываешь о прошлом. Ну подумаешь, учитель физики влепил тебе единицу за контрольную, а крошка Мэйси не дала, а сиськи свои перед тобой выставляла? То же мне потеря! У тебя зато любимая профессия есть и успехи в ней уже почти головокружительные, а таких как Мэйси каждый день по несколько десятков в твоей постели бывает. И будут все, если свистнешь — не зря же ты столько головокружительных успехов делаешь, чемпион.
Затем первые победы юности дают свои плоды. Молодой, ты вступаешь в настоящую взрослую жизнь не один. У тебя есть жена — интересная, покладистая, верная. С ума от тебя, чемпиона, сходящая. Друг и соратник. А еще — да, она может сказать, когда ты ждёшь ее слова, и промолчать, когда ты ей говорить не позволяешь. Жена и должна быть такой. Не зря ведь она выходит за-муж.
И вдвоём у вас тоже, конечно же, всё хорошо. А что, с тобой бывает как-нибудь иначе? По-другому? Ну уж нет! Чемпион однажды — чемпион навсегда. Жена счастлива, сияет, с гордо поднятой головой ходит, пока ты, надежда баскетбола, вверх идёшь по карьерной лестнице, всё увереннее по ступеням её поднимаешься. И сын, что у вас родился, славный, милый мальчик, твоё продолжение на века. Станет достойным твоим приемником, будет сопротивляться головокружению от успехов и радовать родителей только победами. Маленький любимый сын.
У тебя, в общем, есть уже сын, но это такое… Мелочи. Ну подумаешь, подростковая влюбленность рождением ребенка закончилась, никто ведь от этого не застрахован, правда? Ты честно поступил, деньги на аборт предлагал, а потом — на содержание сына. Она гордая, а, скорее, дура, сама отказалась. А ты ведь своих слов дважды не повторяешь. Так что, растёт этот сын, плод мимолетной страсти, один, ну и поделом. В конце концов, не на улице, не голодает. С тебя и взятки гладки. Она, глупая, знала, на что шла, выбирая ребенка.
Потом наступает зрелость и первые седины в волосах блёкло вырисовываются. Но ты этого, конечно, не боишься — нечего тебе бояться. Совсем. У тебя уже почти всё есть — успешная карьера, репутация делового человека, сын-подросток, что радует успехами в спорте и послушанием, потому что позиции ваши жизненные совпадают. Да, он таки стал твоим достойным продолжением. Иначе и быть не могло, естественно.
А потом — мигом — юность разливается по венам твоего сына. И это — сложный момент. Он бунтует. Дружит не с тем, с кем нужно (ибо, кто сказал, что дружба бывает без выгоды?), любит не ту, что нужно. А тут еще и жена, всегда такая покорная, взбунтовалась. Ты дал слабину. И, конечно, всё начинает рушится. Одновременно. Всё и сразу. Город взбунтовался против тебя, мэра, жителям похеру, сколько всего ты сделал, чтобы их задницы в тепле было, всё им мало. Финансы по швам трещат. В городе проблемы снежным комом накатываются. И ты горишь. Пылаешь. Тонешь.
А потом — болезнь. Она не приходит просто так. Лишь когда твой организм гнилой. Когда твоя душа с самого начала отравлена, финал твой предрешен. Жаль, что понимаешь это, стоя на краю. Перед тем, как рухнуть в пропасть.
Но, когда ты за миг от падения в бездну, всё настоящее выходит на поверхность. И ты вдруг понимаешь — с удивлением, изумлением, болью, благодарностью, ужасом, со смесью этих странных и сложных чувств, что на самом деле было в твоей жизни важного.
А там — женщина, которую ты оставил и сделал несчастной из-за своих амбиций. Но она не ненавидит тебя. Злится, укоряет, может, немного злорадствует. Но не ненавидит.
Сын, который был тебе не нужен. И тебе никогда не заслужить другого отношения от него, кроме презрительного снисхождения. Но он тоже тебя не ненавидит.
Другой сын, с которым ты часто, прикрываясь благими намерениями (потому что они казались тебе благом), был грубым тираном, бесчувственным бревном, потому что думал, что цинизм научит его жизни лучше, чем любовь. И он старается подавить в себе неприятие, несогласие, но тебя не ненавидит.
Невестка, на которую всегда смотрел как на пустое место, ведь что с неё, милой, идеальной, правильной, хорошей девочки, возьмешь? Разве она способна быть музой для твоего сына, быть ему настоящей поддержкой и опорой? И она прощает тебе всё, вытирая горькие слёзы, смахивая с бархатных ресниц.
Жена, которой ты причинил столько боли, что она могла бы тебя возненавидеть с лёгкостью, тоже рядом. Прощается с тобой взглядом, в котором только сочувствие и философское: «Ну что ж, значит, так нужно». Но не ненависть.
И маленький внук на руках, прижавшийся к твоей груди, славно сопящий и шепчущий самое прекрасное, что тебе в жизни доводилось слышать — «Дедушка, я люблю тебя!»
Слова, ради которых стоило жить. Даже в таком дерьме, в каком ты. И в какое ты окунал других.
Жизнь — это калейдоскоп черных и белых красок, обманчиво кажущаяся каруселью цветных. Твоя жизнь, Дэн Скотт, — чёрный цвет. Хорошо хоть, прощаясь с нею, ты видишь цвет белый.
Хорошо, что хотя бы перед уходом ты это заслужил.
========== 125. Хейли Скотт ( “Холм одного дерева”) ==========
Я боялась любить Нейтана Скотта. Он, крутой парень, избалованный отцовскими деньгами и вниманием девушек, классный баскетболист, подающий надежды, сын своего отца, плохой мальчик, продолжение того самого Дэна Скотта, который испортил жизнь Лукасу, моему лучшему другу, моему единственному другу, названному брату, и его прекрасной маме. Каждый раз, когда он смотрел на меня, у меня мурашки по коже бежали, но я боялась себе в этом признаться. Списывала этот мандраж, приятную дрожь, на что угодно — на ветер, рвущий верхушки деревьев, на остывший чай, на простуду, которую умудрилась подхватить так не вовремя. Всякий раз, когда краснела от его наглых, но приятных комплиментов, пыталась себя убедить, что это от того, что я попросту не привыкла к комплиментам, получаю их не так часто (от Люка не считается), а не потому, что они мне безумно приятны. Когда по вечерам, лежа в кровати и едва закрыв глаза, я видела, как губы Нейтана нежно касаются моих губ, как его ладонь гладит мою, как пальцы нежно приподнимают юбку, но пыталась себя уверить, что это от того, что у меня всё ещё не было секса, организм требует, а образ — ну, единственный парень, который рядом (Люк не считается). Был бы ближе кто-другой, не Нейтан Скотт, представляла бы его, другого.