Не обманывайся, Санса, довольно. Ты — зависима и поставила на себе крест раньше, чем в твою жизнь нагрянул этот чёртов парень, Рамси Болтон. А, быть может, вообще никогда не хотела жить. Жизнь по законам и правилам, когда за каждым твоим шагом следит общество свиней и неблагодарных тварей — не для тебя. Куда веселее их, эти правила, нарушать. Наконец-то ты нашла того, с кем можно это делать вместе.
Не тешь себя пустыми иллюзиями и напрасными надеждами, Санса. Тебе никогда не выбраться. Ты сама захотела очутиться в этой трясине боли и безнадежности, где только белые дорожки наркотиков, приторный, приевшийся давно алкоголь, и секс ещё дарят эмоции. И то ты знаешь — это тоже совсем ненадолго.
Тебе конец, Санса, и ты выбрала свою смерть куда раньше, чем появился он, Рамси Болтон, парень с улыбкой ангела и душой монстра. О чём ты мечтала, Санса, когда была маленькой глупой девочкой, вспомни. Правильно, детка. Ты хотела ударить мать, чтобы на её коже расцвела кровавая роза. Она всегда бесила тебя своей правильностью и глупым благородством. Ты ненавидела сестру, похожую на глупую птицу, которой лишь бы потрепать кому-нибудь перья, и сводного брата — сошедшего будто со страниц рыцарских романов, которыми мамаша пичкала тебя в юности — идеального, благородного и правильного. Ты потеряла девственность с Теоном, тем, кто воспитывался в твоей семье долгие годы — не от великой любви, а просто потому, что тебе хотелось трахаться и ты была очень, очень, очень голодна. А недавно смотрела на то, как Теон умирает, задыхаясь в агонии отравы, которую твой Рамси влил ему в кровь. Смотрела и думала, что вот он — твой самый сильный оргазм.
Не лги себе, Санса, хватит, довольно. Ты вовсе не милая пташка, а маленький монстр — маленький и когда-то бывший привлекательным. Но ты скоро умрешь. Наркотики не щадят никого. Алкоголь убивает медленно.
Вы оба — больны СПИДом, Санса, никакой ошибки. За всё в этой жизни приходится платить. Наступил ваш черед расплатиться за пьяные вечеринки, когда оба спали с тем, с кем пожелаете.
Пошло всё к чёрту, Санса. Когда всё станет совсем плохо, ты убьешь его. Или он тебя, как пойдёт. Как судьба распорядиться. Кто-то из вас обязательно осуществит заветную мечту — выпить кровь любимого человека, облизать нож, который вонзит в сердце возлюбленного, чтобы навсегда запомнить его вкус.
Давай ты перестанешь себе лгать, Санса, чтобы оправдать, что ты не настолько ужасна и в тебе еще теплится добро и милосердие. Это будешь ты. Рамси совсем вялый и уже почти ничего не желает. Скоро ты отнимешь его жизнь и запятнаешь язык его кровью.
А потом, возможно, покончишь со своей.
Не лги себе, Санса. Это то, чего ты всегда хотела — бесчинствовать и в итоге решить самой, как уйти. Это то, чего ты заслуживаешь. Как чудовище. Как любой монстр.
Закрой глаза, Санса, и начни обратный отчет до своего последнего преступления.
Д е с я т ь
Д е в я т ь
В о с е м ь
С е м ь…
Ш е с т ь…
П я т ь…
Скоро конец, Санса. Прими его достойно
(хотя ты никогда не знала, что такое достоинство)
========== 153. “Клуб 27” ==========
Сегодня горячо, как никогда, а ведь ещё публика не пришла, мать ее. Наверняка, когда посетители придут, они разорвут их всех на части по очереди. В вечности должен быть покой, но нихуя.
Нормальные люди (ну, в смысле, долбаёбы, считающие себя нормальными) уверены, что жизнь — это такая херня, где всё нужно делать правильно. В смысле, родился — выучился — создал семью — появились дети, потом внуки — счастливая смерть под всхлипывания родни — никому не интересная личность после смерти.
Чёрта с два. Никакого смысла от нормальной жизни. Правда, музыку тоже иногда хочется послать куда-подальше, но парочка волшебных приходов способна всё исправить со скоростью, необходимой для щелчка пальцев.
— Молодец, Джими, чувак, — хлопнув по правой руке (она всё равно бесполезна, потеряй он её, потери не заметит, а левой будет делать всё то же, что и всегда), — улыбается женщина с пышной гривой волос, детской улыбкой и сигаретой в зубах, — снова подожжешь гитару сегодня?
— А как же, — улыбка приобретает черты лукавости, струны сегодня нежно стонут под пальцами, — жаль, что она не сгорит. Круто смотреть на пылающие вещи. А еще на то, как у остальных глаза круглые как гребанные блюдца, — а где Джим, мать его?
— С Пем, конечно, — женщина вдыхает сигарету с такой жадностью как некоторые люди — нормальные люди — кислород, в котором здесь уже нет надобности, — планируют таки покорять Париж.
— А Роб где? — продолжает допрос гитарист, дразня струны. — Опять развлекается с какой-нибудь деткой?
— Горбатого, знаешь ли, даже могила не исправляет, — губы дамы снова рисуют лукавство, она ухмыляется, но по-доброму, — мне, кажись, нужно поцеловать свою главную любовь. Без приходов жизнь — такая ерунда.
Гитарист со всей дури бьет гитару об стол. Целыми остаются и гитара, и стол. Здесь уже нет разрушений. Ни в каком виде. Хотя разрушать — это очень весело, когда ты при этом создаёшь.
— У меня нет ровно никакого желания играть одному, — бурчит гитарист, — мне что, блять, больше всех нужно чертей развлекать?
— А ты что, — уставший, худой блондин, который давно уже позабыл о существовании расчески, спускается по лестнице вниз, — никогда не представлял зрителей на фестивалях в образе чертей?
— Нет.
— Зря. Это офигенно весело.
— Не сомневаюсь.
Гитарист тут же схвачен в плен холодных пальцев. На его шее остались следы, и они не сходят. Впрочем, эти следы его не волнуют ни капли. Они — маленькая капелька в море других следов по. Всему телу.
— Сомневаешься, — сердито блестя глазами, хрипит его обидчик (который, конечно, обидчиком не является), — я тебе, мать твою, башку прострелю. Я умею.
Дама с пышными дредами и сигаретой в зубах протягивает своему раздражительному другу крохотный белый пакетик.
— Введи и успокойся, чувак. Вам сегодня ещё играть вместе.
— Да ты прямо как Большой брат, детка, — дверь открывается, он входит с гитарой, большой кудрявый бог, которому здесь поклоняется дьявол, как и им всем — своим детям. Дьявол — их чёртов фанат.
Он целует её, отняв сигарету и глубоко затянувшись.
— Эй, а ты что-то имеешь против Большого Брата? — она шутливо хлопает его по заднице и показывает на пустую гитару у сцены в углу.
— У моей матери был муженёк, — блондин всё еще лохмат, и всё ещё зол, подарком дамы пока не воспользовался, — у него была фамилия, похожая на слово «мудак». Мудаком он и был. И ты мудак тоже.
Впрочем, говоря это, он улыбается, большой кудрявый бог похлопывает его по спине — никто ни на кого не злится. Они уже давно перешли черту злобы.
Дама, наконец, оставляет сигарету, швыряет ее себе под ноги. Подходит к микрофону и, когда старик Джим трогает струны гитары, а Джейме поджигает гитару, начинает петь. Но вскоре останавливается, сосредоточенно морщась и потирая лоб.
— Сегодня я не в голосе. Зря я тогда решила остановиться. Скоро всё равно сяду на иглу.
Мохнатый блондин больше не злой, а спокойно-умиротворённый. Сладкий подарок дарит несколько часов спокойного умиротворения всем, и он — не исключение, а, скорее, подтверждение этого правила.
— Мать твою, — дама вздыхает, шумно выпустив воздух из лёгких, точно пробку, — мне надоело постоянно солировать. Нужно искать подружку на замену, вам так не кажется, джентльмены?
Стук каблуков по холодному паркету заставляет всех насторожиться. И даже благословенная музыка смолкает. Они все, не сговариваясь, смотрят на дверь. С тихим скрипом дверь открывается.
Она стоит на пороге, хрупкая, изумленная. Её волосы буйной волною ниспадают по плечам. Она, видимо автоматически, старается собрать их вверх. В руках сжата бутылка, пальцы посинели, но отпустить драгоценный груз она не может.