Она горестно кивнула и произнесла лишь одно слово: Облигации!
— Да? Что с ними?
— Б-б-бумаги! — простонала страдалица.
— Но что вы имеете в виду, миссис Хант?
Она в отчаянии рухнула в кресло. С трудом найдя в себе силы, она воскликнула:
— Это во всех газетах! Я думала, что Herald ошибаются. Поэтому купила Tribune, Times и Sun. Но нет! Во всех — одно и то же. 93! — трагически пояснила она.
— Неужели? — с мягкой улыбкой спросил Колвелл.
Однако улыбка ничуть ее не успокоила. Даже наоборот — возмутила. В миссис Хант проснулись былые подозрения. От человека, ответственного за ее бессонницу, она не ожидала такого равнодушия!
— Разве это не означает потери трех тысяч долларов? — Ее голос предательски дрогнул. В облике посетительницы читался немой укор. «Опровергни, если сможешь», — будто говорила она. Да, муж ее кузины поработал на славу.
— Нет. Потому что вы не собираетесь продавать свои облигации за 93 доллара, ведь так? Вы продадите их за 110 или больше.
— Однако если бы я решила продать их сейчас, то потеряла бы 3 тысячи? — с вызовом спросила она. И сама поспешила ответить: — Безусловно, потеряла бы, мистер Колвелл. Даже для меня это очевидно.
— Вы, несомненно, потеряли бы, миссис Хант, но...
— Я знала, что права! — возликовала его собеседница.
— Но вы не собираетесь продавать облигации.
— Конечно, я не хочу этого. Я просто не могу позволить себе потерять даже меньшую сумму, не то что 3 тысячи долларов. Но я не вижу: как я могу предотвратить их утрату?! А ведь меня с самого начала предупреждали... — Последняя фраза окончательно убедила ее в правильности своих подозрений. — Ах, мне не следовало всем рисковать! — причитая, миссис Хант немного отклонилась от темы, заодно припомнив все другие беды, обрушившиеся на нее в течение жизни.
Однако ее пламенная речь в защиту всего справедливого и законного на земле произвела впечатление на Колвелла. От неожиданности он даже утратил на секунду свои профессиональные навыки и опрометчиво предложил:
— Вы можете получить свои деньги обратно, миссис Хант. Конечно, если вы захотите. Эта сделка причиняет вам слишком большое беспокойство.
— О, дело вовсе не в моем душевном спокойствии. Но как бы я хотела, чтобы всего этого не было! Я не могу не думать о том, что деньги в трастовой компании Trolleyman’s были в безопасности, хотя и не приносили мне больших прибылей. Конечно, если вы хотите, чтобы я оставила их здесь, — произнесла она с расстановкой, будто давая ему время опровергнуть эти великодушные слова, — я сделаю так, как вы скажете.
— Моя дорогая миссис Хант, — вежливость Колвелла вновь вернулась к своему хозяину, — моим единственным побуждением было лишь желание порадовать вас и помочь вам. Покупая облигации, следует запастись терпением. Минуют месяцы, прежде чем вы сможете продать их с прибылью, даже если за это время цена будет иногда падать. Никто не может предсказать вам, как будут разворачиваться события на бирже. Впрочем, для вас не должно быть никакой разницы в том, вырастут облигации или упадут до 90 или даже 85, что, однако, маловероятно.
— Да как вы можете так говорить, мистер Колвелл?! Если облигации упадут до 90, я потеряю 6 тысяч долларов. Да-да, мой друг объяснил мне, что я теряю тысячу на каждом пункте падения. А при 85 это составит, — она судорожно подсчитала на пальцах, — 11 тысяч долларов!
И она воззрилась на финансиста с гневом и укоризной:
— Да как у вас язык поворачивается говорить мне, что нет никакой разницы, мистер Колвелл?
Будь неизвестный друг миссис Хант, поведавший ей так мало и притом предостаточно, где-нибудь поблизости, мистер Колвелл с удовольствием его придушил бы. Охватившее бешенство не помешало ему, впрочем, спокойно произнести:
— Мне казалось, что я все вам уже разъяснил. Падение облигаций на десять пунктов может навредить разве что спекулянту, нацеленному на недельную сделку. Хотя и такой поворот событий маловероятен. Но это ни в коей мере не может затронуть вас. Ведь даже если облигации резко упадут в цене, вы не обязаны их продавать. Разумеется, вы придержите их до тех пор, пока они снова не вырастут. Позвольте, для наглядности я приведу такой пример. Предположим, что ваш дом стоит 10 тысяч долларов...
— Гарри заплатил за него 32 тысячи, — не удержалась миссис Хант. Впрочем, недюжинный ум подсказал ей, что этот факт несущественен. Она мило улыбнулась, как бы извиняясь на свой поспешный выпад. В конце концов, Колвелл и сам должен был знать реальную стоимость недвижимости.
— Отлично, — поддакнул Колвелл, не теряя самообладания, — скажем, 32 тысячи долларов. Это вполне соответствует ценам на дома в вашем квартале. Предположим, что из-за какого-то происшествия или по любой другой причине вашим соседям не удается продать свой дом больше, чем за 25 тысяч долларов. И трое из них все же продают свои жилища по заниженной цене. Но вам-то не обязательно этого делать. Вы ведь понимаете, что в конечном счете со временем вы сможете найти множество людей, готовых заплатить за ваш дом 50 тысяч. Вы не станете продавать дом за 25, и поэтому вам нет смысла волноваться. Так стоит ли переживать теперь, можно сказать, в аналогичном случае? — радостно заключил он.
— Нет, — будто прозрев, отвечала миссис Хант, — мне действительно не о чем тревожиться. Впрочем, — сомнения вновь закрались к ней в душу, — мне было бы спокойнее иметь деньги вместо облигаций. — И, словно объясняя и без того уже очевидную мысль, прибавила: — Из-за них мои ночи превратились в ад.
Надежда на досрочное освобождение от общества миссис Хант окрылила Колвелла.
— Ваше желание будет исполнено, — тотчас отозвался он. — Почему же вы не сказали мне об этом раньше, если это причиняло вам столько хлопот?
И финансист немедленно вызвал клерка.
— Выпишите чек на 35 тысяч долларов на имя миссис Роуз Хант, — распорядился Колвелл. — И перепишите 100 пятипроцентных облигаций Manhattan Electric Light на мой личный счет.
Передавая ей чек, он с теплотой в голосе произнес:
— Вот ваши деньги, миссис Хант. Мне очень жаль, что я невольно стал причиной вашего беспокойства. Но все хорошо, что хорошо кончается. Всегда буду рад вам помочь. Пожалуйста, не благодарите меня, не стоит. И всего вам доброго.
Он не сказал ей, что, переводя на себя ее счет, вынужден был заплатить 96 тысяч долларов за облигации, которые в открытом рынке можно было купить лишь за 93 тысячи. Колвелл был самым любезным человеком на Уоллстрит и, кроме того, много лет знал Ханта.
Через неделю пятипроцентные облигации Manhattan Electric Light вновь продавались по 96 тысяч долларов. Миссис Хант не замедлила переслупить порог Wilson & Graves. Ее очередной визит пришелся на обеденное время. Видимо, все утро она готовила себя к встрече с Колвеллом. Они поприветствовали друг друга как обычно: она — чуть смущенно, он — вежливо и с добротой.
— Мистер Колвелл, у вас есть еще те облигации, не так ли?
— Да, но зачем это вам?
— Я... я хотела бы забрать их обратно.
— Конечно, миссис Хант. Сейчас узнаю, сколько есть в продаже.
Он тут же озадачил клерка вопросом расценок пятипроцентных облигаций Manhattan Electric Light. Наведя нужные справки, тот выяснил, что бумаги можно купить за 96,5, о чем и доложил мистеру Колвеллу. Последний незамедлительно порадовал миссис Хант, добавив при этом:
— Вот видите: они практически на том же месте, где и были, когда вы покупали их в первый раз.
На лицо дамы легло облачко сомнения:
— А... а разве вы покупали их у меня не за 93? По этой цене я и хотела бы их выкупить.
— Нет, миссис Хант, — уверил ее Колвелл, — я покупал их по 96.