До возвращения председателя Чюньюя она думала о госте. Наверняка он важная шишка — об этом говорила его властная и наглая манера общения. Он без малейшего стеснения прямо при хозяине замка подозвал её к себе; его речи и движения, а также бросаемые им взгляды практически без обиняков говорили о его грубости. У неё от напряжения заболела шея, а подбородок запылал жаром. Ей не впервой было испытывать подобное унижение, но сейчас, когда всё произошло на глазах у Чуньюй Баоцэ, это чувство было совершенно невыносимым. Она переживала за него и в то же время испытывала досаду с нотками сожаления. Она понятия не имела, как дальше будут развиваться события, потому что тот важный гость потом вполне мог выместить свой гнев на председателе Чуньюе и даже нанести ущерб замку.
Когда уже смеркалось, Застёжка доложила: вернулся председатель совета директоров, сегодня будет ужинать дома. Малая столовая была самым приятным местом в замке, там всегда царила спокойная и тёплая атмосфера, и, не считая стенографистки, приносившей блюда в коробе для еды, большую часть времени председатель совета директоров находился здесь один. В это время только Куколка могла свободно входить в зал, стоять рядом и наблюдать, как хозяин тщательно пережёвывает пищу, а если тот был в хорошем настроении, он даже приглашал её к столу. Обычно это было самое спокойное и радостное время дня в жизни вечно занятого хозяина замка. Пощипывая белоснежную салфетку, он что-нибудь рассказывал, время от времени отпуская остроты. После нескольких бокалов красного вина он становился многословнее, и тогда молоденькая стенографистка, отложив в сторону все дела, записывала за ним. Обычно в замке работали две стенографистки: одна по прозвищу Писунья, вторая — Жучок. На обеих была возложена, пожалуй, самая важная миссия: в любом месте и в любое время записывать всё-всё слова хозяина, будь то импровизированные монологи, торжественные речи или приказы. За все эти годы из-под их пера вышло бессчётное множество разнообразных записей, среди которых были шутки и остроты, пламенные речи на корпоративных собраниях и даже случайные пьяные разговоры во сне. Все записи приводились в порядок и редактировались, а затем передавались в секретариат корпорации специальным людям.
Едва переступив порог малой столовой, Куколка поняла, что пришла не вовремя: её шеф пытался захватить палочками кусочек спаржи, но после трёх неудачных попыток сердито отбросил палочки и руками сунул спаржу себе в рот. Затем он так же сердито вытер руки салфеткой и принялся пережёвывать пищу интенсивнее, чем обычно. Куколка тихонько вздохнула и на цыпочках прошла в зал.
— Садись, — сказал хозяин, задержав взгляд на её губах и вздёрнутом носике.
Она чувствовала, что вчера утром своим внезапным появлением обидела его, и не знала, как выразить охватившее её чувство стыда. В душе она понимала, что поступила так под воздействием какого-то странного импульса, который невозможно описать словами. Единственное, что она могла сказать наверняка, — это то, что празднование сорокалетия лишило её рассудительности. Она подала шефу пригласительное письмо, предварительно развернув его, чтобы не вынуждать его притрагиваться к грязному конверту.
— Я не знаю, как поступить. Клоун какой-то, — сказала она.
Хозяин вёл себя ещё осторожнее, чем она ожидала. Не проронив ни слова, он пробежал глазами письмо, а затем ответил:
— Я не принимаю у себя дома клоунов. Нечего обвинять его.
— Я осознаю свою ошибку. Но… Я понимаю, что не должна винить этого человека.
Хозяин, потирая руки, нахмурился.
— Так что же мне делать? — пролепетала она.
— Какие у тебя идеи? — громко ответил он вопросом на вопрос. — Я хочу послушать.
Она ответила без колебаний:
— Проигнорировать, конечно.
Хозяин медленно покачал головой:
— Это невежливо.
Она словно услышала обращённые к ней мысли шефа: ты сама эту кашу заварила, сама и расхлёбывай. На глаза у неё навернулись слёзы:
— Я… Я придумаю, как ему осторожно отказать, дать ему понять, что это невозможно…
Его губы застыли в холодной усмешке. Взяв в руку палочки, он подцепил ими кусочек спаржи.
— Этот своего не упустит. Стоит тебе только войти в его дверь.
Она чуть не подпрыгнула:
— Что? Это ещё почему?
— Потому что эти люди все до единого — настоящие звери.
Впоследствии, вспоминая о тех событиях, Куколка понимала, что сравнение со зверем было отнюдь не преувеличением и не проявлением желания хозяина её запугать. Хотя в тот момент она испытала отчаяние и страх, но очень быстро взяла себя в руки. Ужин длился недолго, хозяин не был словоохотлив, поэтому стенографистка не появлялась, пока не настало время убирать со стола. Шеф вышел из столовой и повернул направо, к небольшому пруду. Через стеклянную крышу в воде отражались звёзды. Хозяин часто здесь задерживался, поглаживал копошившихся у самых его ног японских пятнистых карпов, подставлял им тыльные стороны ладоней, и карпы с хлюпаньем тыкались в них ртами. Но на этот раз он не притормозил у пруда, а зашагал прямиком к лифту. Куколка нажала на кнопку и сопроводила шефа на второй этаж, поддерживая под руку. Войдя в спальню, она сразу же учуяла в спёртом воздухе какой-то резкий запах, как от старого быка. Она поняла, что это он по неряшливости не прибрал своё нижнее бельё, и оно теперь наверняка где-то валяется, сбившись в кучу. Она не ошиблась: бельё громоздилось в плетёной корзине с шёлковой подкладкой. Она ловко сунула его в пакет, чтобы потом, уходя, вынести за дверь. Затем Куколка уложила хозяина на диван, а сама наспех застелила постель атласным одеялом с узором в виде драконов и фениксов, после чего помогла шефу дойти до кровати, сняла с него тяжеленые ботинки и, поддерживая ему шею, стащила с него верхнюю одежду, укрыла одеялом и пошла на выход. Когда она уже собиралась выйти, в голове снова мелькнула мысль: председатель совета директоров действительно попал в какую-то неприятность.
Куколка забрала пакет с бельём в свою спальню, чтобы завтра занести в прачечную. На неё вдруг навалилась страшная усталость, и она улеглась в постель, даже не умывшись. Однако, как ни странно, уснуть не могла и долго ворочалась с боку на бок. Тогда она выставила пакет с грязным бельём за дверь, но в комнате по-прежнему стоял его запах, так что пришлось открыть окно. Опершись грудью на подоконник, она стала рассматривать усеянный звёздами небосвод, и прохладный лёгкий ветерок прогнал усталость. Когда она закрыла окно, спёртого воздуха в комнате как не бывало, зато до её слуха донеслось стрекотание сверчка. Сон всё не шёл, и она решила почитать: взяла томик любовной лирики и вскоре забыла обо всём на свете, а на глазах у неё заблестели слёзы. Чтение, к которому она пристрастилась восемнадцать лет назад благодаря одному из своих мужчин, превратилось в неискоренимую привычку, хотя от того парня уже давно не было ни слуху ни духу. Той же привычке был привержен и хозяин замка Айюэбао — Чуньюй Баоцэ, хотя, надо сказать, этот книгочей и сам был как бесконечная книга. Куколка начала зевать. Прежде чем уснуть, она снова вспомнила то утро, гадая, чем же закончится вся эта история, начавшаяся в Восточном зале.
Рано утром начальница смены, Застёжка, приняла из рук курьера огромный букет свежих цветов, предназначавшийся для Куколки. Та с первого взгляда поняла, от кого этот подарок, и сказала недоумевающей Застёжке:
— Если снова принесут букет, сразу же кинь его Цветочной Госпоже.
— Поняла, — откликнулась начальница смены.
Цветочной Госпожой звали молодую тёлочку, которую уже два года держали в замке в качестве домашнего питомца — это был выбор самого председателя совета директоров. Он лично спроектировал для неё жилище, которое язык не повернулся бы назвать стойлом: это было прелестное просторное помещение, в которое вёл небольшой коридор. Площадью около сотни квадратных метров, это жилище имело стеклянную крышу; на полу лежал слой белого песка, а в одном из углов громоздилась куча соломы; вдоль стены протекал ручеёк и кругом росли вечнозелёные растения. Тёлочка обычно отдыхала на соломе либо праздно прогуливалась возле ручья. На её шкуре не было ни пятнышка грязи. К её владениям примыкала небольшая комнатка, отделённая раздвижной стеклянной дверью. В комнатке имелись софа цвета верблюжьей шерсти и винный шкаф из птероцелтиса. От жилища Цветочной Госпожи до главного зала по прямой было лишь чуть больше тридцати метров, и по этой причине кто-то выразил беспокойство, что в зале будет вонять скотиной. Однако председатель совета директоров возмутился: