(33) И если тебе нужно позаботиться об этой стране, которая теперь твоя, то как, по-твоему, она потерпит меньше вреда: если наши воины, получив то, чего домогаются, отойдут мирно, либо если они останутся здесь как во враждебной стране, а ты попытаешься собрать против них более многочисленные силы, которым нужно будет продовольствие? (34) И денег когда ты потратишь больше: когда заплатишь долг нашему войску или когда этот долг будет за тобой, и к тому же придется платить еще более многочисленному войску? (35) Правда, Гераклид, как он сам мне признался, считает слишком уж большими эти деньги. Но теперь и достать и отдать все сполна тебе легче, чем прежде, до того как мы к тебе пришли, — десятую часть этих денег. (36) Ведь граница между «много» и «мало» зависит не от числа, а от силы и богатства дающего и берущего. У тебя теперь годовой доход больше, чем все, что ты имел раньше во владении.
(37) Все это, Севт, я предусматривал заранее и как друг заботился о том, чтобы ты показался достойным благ, данных тебе богами, а я бы не погиб в глазах войска. (38) А теперь, знай, я с этим войском не мог бы и врагу принести вред, если бы захотел, и помочь тебе при всем желанье был бы не в силах. Так относится ко мне войско. (39) Но я тебя самого призываю в свидетели заодно с богами, которым все ведомо: я никогда ничего не получал от тебя за своих воинов, не требовал для себя одного положенного им всем и не добивался обещанного тобою. (40) И я клянусь, даже если бы ты мне это дал, я бы не взял, если бы и воины не получили своего. Ведь стыдно было бы для себя всего добиться, а на их трудности закрыть глаза, особенно при том почете, в каком я был у них. (41) Это для Гераклида все пустое, — лишь бы любым способом нажить денег; я же, Севт, считаю, что для человека, и особенно обладающего властью, нет приобретенья блистательней, чем добродетель, и справедливость, и благородство. (42) У кого это есть, тот богат — и благодаря множеству друзей, и благодаря добивающимся его дружбы. Когда ему хорошо — есть кому за него порадоваться, а если у него какая неудача — он не будет знать нужды в готовых прийти на помощь.
(43) Но если ты ни по моим делам не понял, что я был тебе другом от души, ни из моих слов не мог этого постичь, то подумай хотя бы обо всем, что сказали воины: ведь ты был там и слышал, что говорили желающие поносить меня. (44) Они обвиняли меня перед лакедемонянами, что ты для меня значишь больше лакедемонян, и бранили меня за то, что я больше заботился о твоем, чем об их благополучии; и еще они утверждали, что я получил от тебя подарки. (45) И как, по-твоему, в полученье даров они винили меня потому, что видели мою неприязнь к тебе, или потому, что замечали мое рвение к твоим делам? (46) Я полагаю, каждый человек признает, что следует с приязнью относиться к тому, от кого получаешь подарки. Ты, еще раньше чем я оказал тебе услуги, привечал меня и взглядом, и голосом, и подарками, и обещаньями, которые давал мне без конца. А когда я сделал все, чего ты желал, и возвеличил тебя, сколько мог, ты осмеливаешься пренебрегать тем, что я потерял почет среди воинов? (47) Но я верю: и время показывает тебе, что надо решиться отдать долг, и самому тебе будет невтерпеж видеть, как сделавшие тебе столько хорошего тебя поносят. И прошу тебя, когда будешь отдавать долг, позаботься вернуть мне то же влияние среди воинов, с каким я был принят тобою».
(48) Услышав это, Севт стал бранить виновного в том, что плата давно уже не отдана, и все подозревали, что этот виновный — Гераклид. «У меня и мысли такой не было, — говорил Севт, — лишать их положенного, и я все им отдам». (49) Тогда снова заговорил Ксенофонт: «Если уж ты намерен отдать долг, вот о чем я тебя попрошу: верни деньги через меня, не пренебрегай тем, что теперь мое положенье в войске совсем не такое, каким было, когда мы к тебе пришли». (50) Севт сказал: «Из-за меня ты не лишишься почета среди воинов, а если останешься со мною и удержишь всего тысячу латников, то получишь и те поселенья, и все, что тебе было обещано». (51) Но Ксенофонт снова сказал: «Это как раз и невозможно. Отпусти нас». — «Но ведь мне известно, — сказал Севт, — что тебе безопаснее остаться у меня, чем уходить». (52) Но Ксенофонт сказал снова: «Твое расположенье я хвалю, но остаться мне невозможно. Ведь где бы я ни был в почете, это, посуди сам, и тебе окажется на благо». (53) После этого Севт сказал: «Денег у меня есть совсем мало, всего талант, их я тебе отдам; и еще до шестисот быков, около четырех тысяч овец и коз и сто двадцать рабов. Возьми их, прибавь заложников от тех, кто на вас нападал, и ступай». (54) И Ксенофонт рассмеялся в ответ: «Если всего этого не хватит на раздачу платы, кому я присужу этот талант? И коль скоро моя жизнь в опасности, не лучше ли мне по уходе от тебя остеречься, чтоб не быть побитым камнями? Ведь ты слышал их угрозы». И он никуда не пошел.
(55) На другой день Севт отдал им обещанное и послал людей привести скот. Воины, говорившие до того, что Ксенофонт ушел поселиться у Севта и получить с него обещанное, едва увидели Ксенофонта, обрадовались и подбежали к нему. (56) А он, когда увидел Хармина и Полиника, сказал им: «Вот что я, благодаря вам, вызволил для войска; вам я все и передаю, а вы поделите и раздайте войску». Они приняли доставленное, назначили продавцов добычи и много получили упреков. (57) Ксенофонт ни к чему не прикасался и явно для всех собирался домой: ведь в Афинах еще не приняли постановленья о его изгнании. Но те, кто был ему ближе других в греческом стане, пришли к нему и стали просить не уезжать прежде, чем он не отведет войско и не передаст его Фиброну.
VIII. (1) Оттуда греки переплыли в Лампсак, и там Ксенофонту встретился гадатель Евклид из Флиунта, сын того Клеагора, 313что написал «Сновидения в Ликее». Евклид поздравил Ксенофонта со спасением и спросил, много ли у него денег. (2) Ксенофонт поклялся, что у него не было бы и на дорогу домой, не продай он коня и вещи со своего плеча. Но тот ему не поверил. (3) Потом жители Лампсака прислали Ксенофонту дары гостеприимства, и он приносил жертву Аполлону, а Евклид присутствовал при этом; взглянув на закланных животных, Евклид сказал, что теперь убедился, что у Ксенофонта нет денег. «И еще я знаю, — сказал он, — что если они когда-нибудь и должны будут у тебя появиться, что-либо этому помешает, а не то и ты сам себе помешаешь». И Ксенофонт с этим согласился. (4) А гадатель сказал: «Тебе ставит препоны Зевс Милостивый», 314— и спросил, принес ли он жертвы этому богу; «я у вас на родине всегда приносил ему жертвы со всесожжением». Ксенофонт сказал, что не приносил этому богу жертв с тех пор, как уехал из дому. Евклид посоветовал ему совершить жертвоприношенье по обычаю и говорил, что это послужит ко благу. (5) На другой день Ксенофонт отправился в Офриний и по отеческому закону пожертвовал двух поросят со всесожжением, и жертвы оказались благоприятны. (6) В тот же день прибыли Бион и Навсиклид, чтобы выдать деньги войску. Они заключили с Ксенофонтом союз гостеприимства и, выкупив коня, которого он продал в Лампсаке за пятьдесят дариков (оба догадывались, что он это сделал из нужды, и слышали, что конь этот ему очень нравился), вернули его Ксенофонту и не захотели взять денег.